|
- Антиутопии… - покачал головой француз. – Что ты понимаешь в этом… Ты думаешь, это когда мало колбасы и много диктатуры? Что еще может себе представлять русский человек, когда думает о плохом? - Ну мало ли что может себе представить русский человек, - возразил я довольно беспомощно, не найдя ничего более осмысленного, тем более что он, в общем-то, был видимо прав. Русские уже давно загнали себя в рамки дилеммы «есть колбаса – нет колбасы». Впрочем, дилеммы «есть диктатура – нет диктатуры» им так и не довелось узнать за всю свою короткую историю. Так и хочется добавить «многострадальную», но применим ли термин «страдание» в полном смысле этого слова к убежденным мазохистам? Язык как-то не поворачивается назвать страдальцами тех, кто со злобным мазохистским удовлетворением пытает веками и самих себя, и всех тех, до кого дотягиваются их потные от угара самоистязания руки. Казалось, Ганса одолевают сомнения. Зная, что я не понимаю по-французски, он вполголоса обсудил что-то с Анри на этом приторном языке, но, похоже, это не разрешило его от сомнений. - Ладно,… э… извини, я ведь до сих пор не знаю твоего имени, - замялся Ганс. Вот уж чего я не собирался делать, так это вспоминать свое русское имя. Мне вообще было неохота влезать в эту тему и объяснять, чем мне не нравится Россия, почему я оттуда уехал и ни за что не вернусь в эту зловонную лужу обратно, покуда жива империя, и я даже не был уверен, что иностранцы поймут мое отвращение к русским именам. Хрен знает, может для французского уха имя «Вася» или «Сережа» вполне благозвучны, может их устроит даже «Петя» или «Павлик», но меня просто выворачивает от всего этого, поэтому я и сделал всё, чтобы забыть и своё имя, и тех малоприятных людей, которые мне его дали, и тех, с кем меня сталкивала жизнь. Освободившись таким образом от неприятной определенности, я оказался в ситуации несколько дёрганой неопределённости – ни одно имя, ни один ник не казались мне настолько уместными, чтобы приклеить их к себе. В конце концов до меня дошло, что я занят решением задачи, решать которую вовсе не нужно, и меня вполне устроит, если в одной компании меня называют одним именем, в другой – другим, а на работе – боссом. Единственное неудобство заключалось вот в таких ситуациях, когда спрашивают неожиданно и в лоб. Ну и черт с ним. - Макс. Меня зовут Макс, - ответил я, напоминая себе, что теперь нужно будет отзываться на это имя. - Что ты думаешь о публичном сексе, Макс? – с лицом профессора на кафедре поинтересовался Ганс. — 15 —
|