От еды и выпивки меня разморило, я расслабилась и успокоилась. В этот день у Домны Федоровны посетителей не было, муж с сыном уехали в Пятигорск продавать мед и кованые изделия; словом, мы были одни и ничто не мешало нашим разговорам. Мы сидели в садовой беседке за непокрытым столом; на серебряную от времени деревянную столешницу слетали сухие былинки с уже начинающих желтеть виноградных плетей, обвивавших беседку снизу доверху. Крупные черные гроздья с блестевшими, словно маслины, ягодами, висели на расстоянии вытянутой руки, и я могла ими лакомиться прямо с ветки. Домна Федоровна внимательно и заинтересованно слушала, как я говорю о моих злоключениях. (Вообще, у нее был истинный талант слушателя: рассказывая ей что угодно, человек чувствовал — ни одно слово не ускользнет от внимания целительницы. Это вдохновляло рассказчика и помогало собраться, сделать повествование последовательным и подробным.) Когда я закончила, она глубоко вздохнула и своим неповторимым, низким и плотным голосом произнесла: — Доня, доня, ты совершила самую распространенную женскую ошибку — оставила мужа одного надолго. — Но ведь он и сам ездил! Я, например, весь май без него прожила. — Это другое дело. Женщина мужчину ждать должна, это ее долг и предназначение. А мужик — иное. У нас говорят: баба да курица в ста шагах от двора — ничейная. — Что это значит? — Это значит, что, уезжая из дома и оставляя в нем мужа, женщина становится как пташка на воле, куда хочет — полетит, и кто угодно ее поймать может. — Да Господь с вами, Домна Федоровна! Вы же знаете, что я уезжала не развлекаться, а по делам! Какая же из меня пташка? — Я-то знала, а вот муж твой не знал. — И он знал. — Это он умом знал. А подсознанка его все время твердила, что ты ему в этот момент не принадлежишь. Ну, и переклинило. — Неужели он не мог потерпеть всего лишь месяц? — Значит, не мог. Есть люди, которые в одиночку и дня выдержать не могут. Шибко любит он тебя, видать. Она на минуту задумалась. Потом медленно, с расстановкой, промолвила: — Хотя я думаю, что здесь и другая причина должна быть. Говоришь, не пил он до этого? — Ни капли! Даже на Новый год, даже шампанского! Он считал, что интеллектуальная работа и алкоголь — несовместимы. — Да, дела, кубыть, серьезная. У тебя карточка его с собой есть? — Конечно! Я всегда ее ношу в кошельке... — Давай сюда ее быстро! Сейчас поглядим, что там у него не так. Я принесла фотографию. Ворожея положила ее на стол, коснулась кончиками пальцев и прикрыла глаза. Минут через семь она глаза открыла, посмотрела на меня. Ее иконное лицо стало скорбным: — 73 —
|