|
– Милый, куда лежит твой путь? Не уходи… – Машенька, моя дорога привела в твой дом, спасибо ей. Я сделал, что должно, а теперь новые двери ждут, когда их откроют. На небе моих холстов взошло пятьдесят солнц… – В последний год ты писал только солнца. Солнца на рассвете и на закате дня. Солнца в зените и за облаками, отраженные в синеве озера и преломленные в радуге. Много, очень много солнц… – Друг сердечный, я написал все, что хотел написать. Все солнца взошли, и ничего не открыть моим кистям нового. Чувствую я, что нет ничего на свете, что я могу теперь написать. Я исполнился. Вот почему я должен уйти. – Любовь пронзила моё сердце, в её ангельских крылах был спрятан меч! Но как мне быть?! Уходишь ты, бросая часть себя, застывшую в картинах на память горькую… – Не будет память горькой, потому что нет меня в картинах этих. Там – только Свет, что я хотел до мира донести. И Свет готов войти в мои сосуды. И Маша не выдержала этой муки. Бессловесный разговор повлек ее к художнику, руки отворили дверь. На цыпочках она вошла в комнату, легла возле Саши и обняла его грудь. Сверчок за окном играл прощальную песнь. – Я люблю тебя, хоть это невозможно. Так не должно было случиться… Ах, злая, злая судьба! – и две соленые бусинки выкатились из-под девичьих ресниц, – возьми меня с собой, молю тебя, возьми. – Ты так молода и прекрасна собой. Жизнь у ног твоих… Но что ты просишь? Этот путь, который познают мои стопы, закрыт для тебя. Делай свое дело, моя любовь. Я уйду, чтобы войти в твое сердечко навеки. – Но почему, почему ты покидаешь меня? Так жестоко!.. – ломая пальцы от безысходности, тихо выла Мария. – Мы не в силах менять природу вещей. Мне было дано право приблизиться к Хозяину. Покинув Луну, я обрел Солнце – то, которое писал. Я достиг своего берега свободы. Пойми меня, влияния планет непреодолимо. В иных мирах, в древнем космосе, среди звезд, среди всех причин и последствий не избежать человеку предназначения, но есть лишь малый выбор: быть или не быть в божественном разуме Солнца. Я выбрал быть. Я должен уйти к нему. Тело Машино, ее глаза, кожа и дыхание горели. Она сотрясалась в безмолвных рыданиях. Александр оставался спокойным и несколько холодным как лед. Он не думал ни о чем, но нежно обнимал её и целовал в лоб и глаза. Сострадание заполнило его существо, и из груди оно подступило к горлу, – только там он чувствовал что-то теплое. И когда девушка отвечала на его поцелуи своими страстными и горячими поцелуями, он оттаивал, принимал её тепло, впускал его в себя и растворялся в пустоте ума. Так они провели прощальную ночь. Ночь, которая лед превращала в пламень, а потом снова и снова остужала его, замораживала в лед. Под самое утро, когда художник забыл о своих красках, поскольку он больше не нуждался в них, когда двое молодых людей уже были одним существом, когда в Маше многократно рождалась женщина, а в нем – мужчина, и пламя плоти было окончательно погашено, наступил сон. Сон, на подмостках которого царствовал дух жизни. — 40 —
|