|
Что касается мистиков, они совершают только воображаемые «путешествия». Знаменитая поэма «Мантик-ат-тайр» («Беседа птиц») Фарида ад-Дина Аттара[105]* повествует о странствиях стаи птиц под предводительством удода в поисках Симурга (воплощения божества). Этот рассказ можно было бы сравнить с книгой Баньяна «Странник»[106]*, если бы пронизывающий его дух не был совершенно другим. В произведении поэта-суфия нет речи о грехе или искушении; птицы-пилигримы движимы одним лишь желанием встретиться с Богом, к которому они питают страстную любовь. В пути странники пролетают через семь долин, символизирующих семь этапов движения души к Богу: долины стремления, любви, познания, отсутствия привязанности, полного слияния, окончательного отказа от своего «я» и растворения в Боге. Когда птичья стая отправлялась в полет, насчитывала несколько тысяч птиц. По разным причинам — из-за усталости или утраты веры, потери оказались весьма значительными. Только тридцать птиц предстают перед ликом Творца. Автор описывает их плачевное состояние: обгоревшие перья, истерзанная плоть, жалкий вид. Но в то же время они достигли цели и внезапно стали просветленными. И вот, поглядев друг на друга, странники увидели, что каждый из них — «Симург», которого они искали, что каждый из них — Бог. Куда бы они ни смотрели, перед ними всюду представал лик Симурга. Изумленные птицы попросили объяснить им смысл этого чуда, и некий голос ответил: «Божественное пресуществление — это зеркало: тот, кто в него входит, видит себя самого». Слово «Симург», используемое в этой сказке для наименования божества, на самом деле означает «тридцать птиц». Другие мусульманские авторы создавали мистические истории под видом путевых заметок. Прославленный ученый и философ Авиценна (980—1037) писал: «Бодрый сын того, кто не дремлет» (Хай ибн Йокдхам), под видом которого некий старец, олицетворяющий разум, сопровождает путника (душу) в ее скитаниях. Эти мистики могут чистосердечно произнести символ мусульманской веры: «Нет Бога, кроме Аллаха». Аллах для них — это Единственный не потому, что, как обычно понимают, он — единственное божество среди множества простых смертных, а потому что Он один существует, тогда как другие — ничто[107]. Я не склонна полагать, что Инаят Хан проповедовал своим ученикам эту квинтэссенцию суфийского учения. Некоторым из них он раздавал тетради, запрещая кому-либо их показывать. Благодаря тщеславному желанию некоторых учеников доказать, что их сочли достойными приобщиться к эзотерической мудрости, мне довелось ознакомиться с этими записями. Изложенные в них теории представляли собой азы индийской философии. — 92 —
|