Опасения Журдана, как я уверена, были излишними: его собратьям, ерзавшим на стульях, отнюдь не грозил полет в иные сферы. Когда они вставали, их лица скорее выглядели заспанными. Посетители тихо обменивались пожеланиями «спокойной ночи» и с важным, невозмутимо-благочестивым видом спускались вниз, освещая себе путь карманными фонариками. Иногда после таких сборищ Журдан, вместо того чтобы отправиться в супружескую спальню, предлагал нам ночную прогулку. «Давайте ускорим возврат нашей праны [29]* в наши физические тела», — говорил он. И вот мы втроем — он, его жена и я — принимались бродить по уснувшему Парижу. После возвращения, примерно в три-четыре часа утра, он приказывал супруге: «Леонтина, свари нам кофе покрепче». Мы пили черный кофе и беседовали до рассвета. Некоторое время эта беспорядочная жизнь меня забавляла, но в конце концов стала утомлять. Бессонные ночи плохо сочетаются с учебой, а я посещала тогда занятия по санскриту профессора Фуко. Профессор Фуко был также тибетологом; он перевел тибетскую версию «Лалита-Бистара»[30]* («Гьячер-ролпа»). Он первый заговорил со мной о Тибете, но я и не подозревала тогда, какую роль суждено этой стране сыграть впоследствии в моей жизни. Я также установила связь с Музеем Гиме[31]* и его библиотекой, где с восторгом приобщалась к литературе и философии Индии и Китая. Мне уже приходилось говорить, чем являлась для меня библиотека Музея Гиме с ее удивительной атмосферой, созданной изображениями богов и восточных мудрецов[32]. Вот уж где действительно хватало «вибраций», о которых рассуждали мои друзья с бульвара Сен-Мишель. Они исходили не только от внешне бесстрастных статуй, стоявших вдоль галерей музея, но и от сотен предметов, некогда служивших для совершения различных обрядов, а ныне бережно расставленных в витринах и снабженных надписями. Разве все эти вещи не были пронизаны тонкой энергией, которую сознательно или невольно сообщали им посредством своих мыслей те, кто их использовал или почитал? Разве в каждой из фигур: Будде, богах и мудрецах, в каждом из священных сосудов и каждой из табличек, испещренных эзотерическими символами, не таилась душа, порой находившаяся там испокон веков и способная ощутимым образом являть себя восприимчивым людям? Стены Музея Гиме хранили больше тайн, сокровенной мудрости и древних загадок, чем все секты, дающие мнимые смехотворные посвящения, которые привлекают и вводят в заблуждение столько простаков. Случалось, в музее Гиме происходили неожиданные встречи. С некоторых пор я обратила внимание на некую чопорную даму, которая садилась в малом читальном зале[33], почти напротив меня, за большим столом и углублялась в чтение, делая заметки и оставаясь совершенно безмолвной, в то время как большинство постоянных посетителей после прихода в библиотеку или перед ее закрытием, как правило, болтали с ученым библиотекарем господином де Миллуэ. — 29 —
|