|
Попутчиков было очень мало, но я. понимая, что такое счастье долго не продлится, решил отоспаться, пока есть возможность. Наслаждаясь царящей в вагоне прохладной свежестью, я лег на полку и. укрывшись плащ-палаткой, пристроил под голову болотные сапоги - сокровище, которое в то время в Симферополе было невозможно купить, и на которое ушла моя последняя десятка. Сквозь сон я отметил, что поезд затормозил на очередной станции и почти сразу же тронулся. Послышались шаги, и я почувствовал, как чьи-то руки заботливо и ласково укрыли меня сбившейся плащ-палаткой, аккуратно подоткнув ее свисающий край. Чуть-чуть приоткрыв веки. я сквозь частокол ресниц увидел молодую женщину и ощутил исходящую от нее эманацию спокойной и нежной ласки, чистой и бескоры- стной, почти материнской любви. Женщина села напротив меня. и, скрестив ноги, достала из сумки какой-то журнал. Я, по-прежнему притворяясь спящим. рассматривал ее. как шедевр великого мастера. В ее хрупком изящном облике чувствовался удивительный аристократизм, и спокойное, с безупречной белой кожей и идеальными классическими чертами лицо излучало невыразимую гармонию, умиротворенность и любовь. Около часа она читала журнал, а я, не шевелясь, наблюдал за ней. переводя охватившие меня чувства благодарности и восхищения в медитацию вкуса жизни. На следующей станции она сошла. Это была последняя остановка на территории Латвии. Когда поезд тронулся, я. улыбнувшись на прощание ее уже слегка замутненному дремотой образу, снова погрузился в сон. Проснулся я в аду. Приятную прохладу и аккуратно одетых вежливых людей сменила удушающая жара. пропитанная испарениями потных тел набившихся в вагон, как сельди в бочку, пассажиров. Прибалтика с ее размеренным западным укладом жизни осталась позади. Я вновь был окружен родным славянским народом. На верхней полке сидела старуха, прижимая к груди мешок с контрабандно протащенным в поезд поросенком. Поросенок вертелся и визжал. Нервничая в своей импровизированной тюрьме, он успел обмочиться, и его моча капала на деда, сидящего снизу. Дед, которому некуда было отодвинуться. поскольку с двух сторон его сдавили соседи, откликался сочным и забористым русским матом. Бабка не оставалась в долгу, во весь голос демонстрируя всему вагону, что русская женщина владеет словом не хуже мужчин. Не переставая ругаться, дед попутно утолял голод, редкими желтыми зубами откусывая здоровенные куски чеснока. так, словно это было яблоко. Чеснок он закусывал круто посоленным салом, без хлеба, но зато с кожурой. — 113 —
|