|
– Да пусть идет, пусть идет сюда кто угодно, хоть сам шайтан – я выдеру ему бороду! А хорошо ли поет твой Моти? – Как соловей! – сказал я. – Кстати, вот и он! Поклонившись Гафар Хану, Моти Рам уселся рядом со мной. – Ну что, Моти, жемчужина среди певцов, ты настроил ситар? – вопросил Гафар Хан. – Да, благородный Хан, но боюсь, что этот бедный ситар не достоин прикосновения ваших рук! – Ерунда! Ситар твой хорош! Дай-ка! – Гафар Хан забрал ситар и так ловко исполнил несколько наигрышей, что мы все вскричали в восхищении: – Вах! Скорей играй, благородный наш гость, мы сгораем от нетерпения! – Дайте мне еще выпить! – потребовал Гафар Хан. – Что будем петь – газали? Отлично! Амир Али! Что же ты медлишь – наливай! Ты мой кравчий, и я буду петь в твою честь, как это делал великий Хафиз! Вспомни, как говорилось: «Налей-ка, кравчий, вина остаток!». Ах, какая благодать это твое вино! Только вот вкус у него другой, не то, что у первой бутылки. – Так и должно быть! – сказал я. – На второй бутылке наклеена какая-то другая бумажка, значит, в ней и вино другое, наверное, еще лучше! – Отлично! – воскликнул Хан. – Пой же, Моти! Моти запел, а Гафар Хан стал сопровождать его пение музыкой. У них получился прекрасный дуэт, достойный куда более изысканной публики, чем та, что собралась в моей палатке. – Вах, вах! Шабаш!!! – вскричали Пир Хан и я, когда дуэт кончил петь. – Теперь твоя очередь, Гафар Хан. Спой-ка нам что-нибудь. – Вина мне, еще вина! – потребовал Гафар Хан. – Да налейте-ка и Моти Раму! – Извините, – сказал Моти. – Я индус и к тому же брамин, так что пить никак не могу! – Зря! – огорчился Гафар Хан. – Лучше бы ты был мусульманином. Впрочем, Рам, Хан – какая разница! Сейчас спою! Гафар Хан, глаза которого покраснели от вина и опиума, а голос стал хриплым, как у козла, попытался спеть, изображая при этом из себя танцовщицу, то есть ворочая глазами из стороны в сторону и пытаясь повторить ее ужимки и жесты. Мы чуть было не расхохотались, но, удержав себя, выразили восторг. — 182 —
|