Однажды я спросила Сакионг-гомтшена: - "Что такое высшее освобождение "тхарпа" (нирвана)? - Он ответил: - Это отсутствие всяких верований, всякого воображения, прекращение деятельности, рождающей миражи. - Вам следовало бы поехать в Тибет и принять посвящение от учителя "Прямого пути", - сказал он мне как-то, - вы слишком приверженны доктринам секты "ниен теус".* (*Буддизм, исповедуемый в южных странах, на Цейлоне и т.д. - Прим. авт.) Я провижу, что вы способны постигнуть тайное учение. - Но каким образом я смогла бы попасть в Тибет, - возразила я, иностранцев туда не пускают. - Ну и что же, - спокойно заметил гомтшен, - в Тибет ведет много путей. Не все ламы живут в Ю или Тсанге (центральные провинции со столицами Лхасой и Жигатзе). На моей родине можно встретить ученейших лам. Мысль отправиться в Тибет через Китай никогда не приходила мне в голову, и даже в тот день намек гомтшена ничего не пробудил в моей душе. Мой час тогда еще не пробил. Второй гомтшен отличался необщительным нравом и сдержанностью, придававшими обычным обязательным и для него формулам вежливости оттенок высокомерия. По тем же причинам, что и его собрат (о последнем я только что рассказывала), его именовали Далинг-гомтшен: Далинг название местности, где он постоянно жил. Далинг-гомтшен всегда носил строгое монашеское одеяние, дополняя его кольцами из слоновой кости в ушах и пронизывающим его шиньон серебряным с бирюзовыми кольцами украшением "дорджи". Лама проводил каждое лето в уединении на вершине лесистой горы. Там для него была построена хижина. Незадолго до его приезда, его ученики и окрестные крестьяне переносили в хижину припасы на три или четыре месяца. После этого гомтшен категорически запрещал кому бы то ни было приближаться к своему жилищу. Я полагаю, ему не стоило большого труда оградить свое уединение. Местные жители не сомневались, что он совершает страшные обряды, завлекая в ловушку демонов, и принуждает злые создания отказываться от недобрых намерений, угрожающих имуществу и безопасности его почитателей. Покровительство гомтшена их успокаивало. Но, с одной стороны, они боялись, приближаясь к хижине, встретить злых духов, а с другой - таинственность, всегда отличающая поведение и нравы отшельников-налджорпа, тоже побуждала их к осторожности. Как бы ни мало был склонен этот лама отвечать на мои вопросы, он был обязан махарадже своим положением настоятеля маленького монастыря в Далинге, и желание князя вынуждало его изменить немного своей сдержанности. В числе тем, затронутых мною в беседах с ним, был вопрос о дозволенной для буддистов пище. Подобает ли, - спрашивала я, истолковывать софизмами категорическое запрещение убивать, дозволено ли буддисту наперекор заповедям есть мясо и рыбу? Как и преобладающее большинство тибетцев, лама не был вегетарианцем. Он изложил мне ряд не лишенных некоторой оригинальности теорий, и в дальнейшем мне снова пришлось слышать их в Тибете. — 36 —
|