В эту неделю нам словно открылась новая глава в учебнике по Монтессори-педагогике, и называлась она: «Как нельзя делать Монтессори-школу». Как в зеркале, мы увидели в ней многое из того, что делается в некоторых российских Монтессори-школах. Но наши ошибки – от незнания, неумения и пока недопонимания, что и как делать, а здесь первые Монтессори-школы появились почти тридцать лет назад, да и эта школа работает уже семь лет. В небольшом Ольхеме мы проезжали по дороге в «нашу» еще минимум две школы и никак не могли понять, почему же «наша» держится, не разоряется и чем-то привлекает родителей? Но родители видят немного, хотя бы потому, что детей каждый день привозит и увозит школьный автобус. А в остальном дети довольны, в классах вместо обычных 33 всего 23 человека, и с мнением каждого считаются, учитывая его при голосовании по любому важному вопросу. Нет и изнурительных домашних заданий. И, наконец, до некоторого времени благодаря урокам дети умели писать, читать, считать, а благодаря кругу – и говорить. Это приблизительно то, что увидели бы родители, мало интересующиеся происходящим в школе. Но все, что делалось в Ольхемской школе, разительно отличалось и от Мюнхена и от Зазбаха, но самое главное, от системы Монтессори. Конечно, мы уезжали из Ольхема со смешанным чувством. Хотелось надеяться, что коллеги не хуже нас видят ненормальность происходящего и прыжок из классно-урочного рабства к настоящей свободной работе. Когда мы рассказывали о ситуации с Монтессори-педагогикой в России, наши немецкие коллеги сочувственно покачивали головами. «Да, тридцать лет назад мы через это тоже прошли, зато сейчас…» – и они ободряюще похлопывали нас по плечу. Но именно сейчас видно, как это тридцатилетней давности неприятие покалечило, возможно, тогда еще здоровые ростки. Но «ольхемская модель» на болезненном пути встраивания Монтессори-педагогики в национальную образовательную систему оказалась не последней и не главной потерей. Всегда найдутся тот, кто, не доучившись или вообще не учась, рискует применить на практике то, о чем имеет не самое верное представление. Даже те, кто был обучен и приобщен еще при жизни Марии Монтессори, начали экспериментировать с ее основными идеями, не очень оглядываясь на то, как при этом чувствуют себя дети. Мария сначала спорила, а потом просто скептически наблюдала с высоты своего опыта и положения. Понимала, что воспрепятствовать этому не в силах. Оставленная ею АМI (Международная Монтессори Ассоциация) продолжает бороться за «чистоту» метода, но постоянно получает ответные укусы и обвинения в консерватизме и академизме. Вряд ли они правомерны для этого коллективного разума Монтессори-движения. Каждый год лучшие из лучших, опытнейшие из опытных собираются на педагогическую ассамблею в своей штаб-квартире в Амстердаме. На основе наблюдений за детьми (а научному характеру таких наблюдений Монтессори придавала особое значение) они обсуждают открывшиеся новые особенности детского развития и те изменения, которые необходимо внести в короткие уроки-презентации материалов и в формирование подготовленной среды. Результаты этих обсуждений учитываются в учебных центрах АМI. Тем не менее каждый год находятся новые «бунтари», которые, вырываясь из-под опеки АМI, плодят национальные курсы и ассоциации (в некоторых странах их уже по две-три). — 93 —
|