Здесь уместно, наконец, поставить ребром вопрос, который давно напрашивается: на самом деле, какое воспитание или перевоспитание необходимо Чапаеву в таком срочном порядке, что его нельзя отложить, несмотря на боевую обстановку? Какие такие грехи или греховные наклонности Чапаева смутили критиков, не дают им покоя, вплотную ставят перед ними проблему его «перековки»? Разве читателю не бросается в глаза, что Чапаев во всей своей величине и цельности поднят большевистской революцией, воспитан, ошеломлен, восхищен, захвачен большевистской борьбой, отдался ей до конца? Разве он не настоящий большевик в каждом своем поступке, разве не отражено в каждом дне его жизни великое дело партии и разве не за это дело он положил свою голову? Да, Чапаев малограмотен, он говорит «стратех», а Чичикова называет Чичкиным – ну так что? А какое образование было у Буденного? Разве это новость, что Великая социалистическая революция сделана людьми, у которых она не потребовала предъявления дипломов о высшем образовании? И, наконец, разве Чапаев не рвался страстно к знанию, не скорбел о своей темноте, разве «темнота» ему органически свойственна? И все-таки интересно: что это за грехи у Чапаева? Как раз Фурманов охотнее составляет список всех его грехов, чем список подвигов. Вот этот список, кажется, без существенных пропусков: С. 88: Чапаев – партизан. С. 92 и др.: Чапаев – противник «центров» и «штабов». С. 93: Чапаев отрицает пользу военной академии. С. 116: Чапаев произносит демагогические речи. С. 125: Чапаев доверчив и вспыльчив. С. 124: «Слава… кружила ему голову хмелем честолюбия». С. 147: Чапаев воображает себя стратегом. С. 161: Чапаев пляшет «камаринского». С. 277: Чапаев приказал обратить «мужичка» в «ветеринарного доктора». Начнем с первого. Утверждение Фурманова, что Чапаев имеет постоянную склонность к партизанским действиям, связано с настойчивым изображением Чапаева как крестьянского «героя». Художественно ни того, ни другого Фурманов не доказывает. В книге нет ни одной строчки, которая рисовала бы партизанскую недисциплинированность Чапаева. Он выполняет все приказы, он ведет свое наступление по точной диспозиции Фрунзе. Собственно, о партизанских действиях Чапаева можно было бы и не говорить: ведь Чапаеву был поручен самый ответственный участок фронта – центр наступления. Под его начальством три бригады – девять полков, организованных в строгом боевом порядке. Эти полки не имеют с Чапаевым никакого общего партизанского прошлого. За шесть месяцев, охваченных рассказом Фурманова, сам Чапаев дважды перебрасывается на новые участки фронта и беспрекословно подчиняется этим переброскам. Вообще читатель не видит ни одного случая партизанского своеволия Чапаева. С другой стороны, и в пределах своей дивизии Чапаев не допускает никакого своеволия. Фурманов подробно описывает случай, когда тот же Сизов, получивший от Чапаева его шашку, был чуть не застрелен Чапаевым только за то, что вопреки приказу преследовал разбитого противника, когда это дело было поручено другой части. Вообще, все действия Чапаева как командира отличаются большой четкостью, продуманностью, организованностью. Доказывая, что Чапаев есть «герой» крестьянской массы, Фурманов не идет дальше такой формулы: — 88 —
|