Пыжовы почти не болели. Я помню только один случай, когда сам Иван Прокофьевич слег в гриппе. Мне сообщил об этом старший мальчик Павлуша. Он влетел ко мне оживленный и сияющий, направил на меня ироническую улыбку, а всевидящий глаз на группку деталей на столе. – Отец у нас сегодня подкачал! Грипп! Доктора звали! Лежит и коньяк пьет! А на работе не может прийти и вам сказать… Видите? А говорил: я никогда не болею. Это он просто задавался! – Это доктор сказал, что у него грипп? – Доктор. Грипп, это не опасно, правда? Подкачал. Вы не зайдете? Иван Прокофьевич лежал на кровати, а на столике рядом стояла бутылка коньяка и несколько рюмок. В дверях спальни, прислонившись к дверной раме, стояли младший Севка и Варюша и бросали на отца вредные взгляды. Видно было, что Иван Прокофьевич только что удачно отразил какое-то нападение этой пары, потому что живчики на его лице бегали с торжествующим видом, а губы были поджаты в довольной гримасе. Увидев меня, Севка подпрыгнул и громко засмеялся: – Он говорит, что коньяк – это лекарство. А доктор пил, пил, а потом говорит: ну вас к черту, напоили! Разве такое бывает лекарство? Варюша, покачивая половинку белой двери, сказала с самой въедливой тихонькой иронией: – Он говорил, кто первый заболеет – пустяковый человек! А теперь взял и заболел… Иван Прокофьевич презрительно прищурился на Варюшу: – Бесстыдница! Кто заболел первый? Я? – А кто? – Пустяковый человек – это Варюша Пыжова… Пыжов скорчил жалобную рожу и пропел из «Князя Игоря»: Ох, мои батюшки, Ох, мои матушки! Варюша смотрела на него удивленно: – Когда? Когда? А когда я так пела? – А когда у тебя живот болел? Пыжов схватился за живот и закачал головой. Варюша громко засмеялась и в отчаянии бросилась на диван. Пыжов улыбнулся, довольный победой, взял в руки бутылку и обратился ко мне с просьбой: – Уберите куда-нибудь этого несчастного мальчишку. Он привык касторкой лечиться и меня подбивает. Сева даже ахнул от неожиданности удара и открыл рот, не находя ничего для ответа. Пыжов растянулся в улыбке: – Ага! Потом предложил: – Выпьете рюмочку? – Я удивился: – Вы больны? Или шутите? Почему пить? – Ну, а как же! Вы подумайте: восемь лет не болел. До того приятно, как будто годовой отчет сдал. И коньяк можно пить, и книги читать, лежишь, все тебе подносят, люди приходят. Праздник! Хотите рюмочку? Откуда-то вползла бабушка и захлопотала вокруг больного, приговаривая: – Где это такое видать, летом болеть? Летом и нищий со светом, а зимою и царь с потьмою. Придумали гриппы какие-то. Почему у нас таких болезней не было? Осенью, бывало, – простуда, лихорадка, прострел. Правда, и те болезни водкой лечили, мой отец других лекарств и не видел. И в середину нальет и снаружи натрет, больной не больной, а видно, что хмельной. — 58 —
|