|
– Слушайте, Люба, прогоните вы его. – Кого? – Да этого самого… мужа вашего. – Ну, что вы! Он теперь в таком тяжелом положении. И квартиры у него нет. И платить нужно, и все… – Но ведь вы его не любите? – Не люблю? Что вы говорите? Я его очень люблю. Вы ж не знаете, он такой хороший! И папа говорит: он – дрянь! А мама говорит: вы не записывались, так и уходи! – А вы разве не записывались? – Нет, мы не записывались. Раньше как-то не записались, а теперь уже нельзя записаться. – Почему нельзя? Всегда можно. – Можно. Только нужно развод брать и все такое. – Мужу? С этой самой, которой алименты? – Нет, он с той не записывался. С другой. – С другой? Это что ж… старая жена? – Нет, почему старая? Он недавно с нею записался. Я даже остановился: – Ну, я ничего не понимаю. Так, выходит, не с другой, а с третьей? Люба старательно объяснила мне: – Ну да, если меня считать, так это будет третья. – Да когда же он успел? Что это такое? – Он с той недолго жил, с которой алименты… Он недолго. А потом он ходил, ходил и встретил эту. А у нее комната. Они стали жить. А она говорит: не хочу так, а нужно записаться. Она думала – так будет лучше. Так он и записался. А после, как записался, так они только десять дней прожили… – А потом? – А потом он как увидел меня в метро… там… с одним товарищем, так ему стало жалко, так стало жалко. Он пришел тогда и давай плакать. – А может, он все наврал? И ни с кем он не записывался… – Нет, он ничего не говорил. А она, эта самая, с которой записался, так она приходила. И все рассказывала… – И плакала? – Угу, – негромко сказала Люба и кивнула по-детски. И внимательно на меня посмотрела. Я разозлился и сказал на всю улицу: – Гоните его в шею, гоните немедленно! Как вам не стыдно! Люба прижала к себе свои большие книги и отвернулась. В ее глазах, наверное, были слезы. И она сказала, сказала не мне, а другой стороне улицы: – Разве я могу прогнать? Я его люблю. В четвертый раз встретил я Любу Горелову в кинотеатре. Она сидела в фойе в углу широкого дивана и прижималась к молодому человеку, красивому и кудрявому. Он над ее плечом что-то тихо говорил и смеялся. Она слушала напряженно-внимательно и вглядывалась куда-то далеко счастливыми карими глазами. Она казалась такой же аккуратисткой, в ее глазах я не заметил никаких полутонов. Теперь ей было двадцать два года. Она увидела меня и обрадовалась. Вскочила с дивана, подбежала, уцепилась за мой рукав: — 147 —
|