|
– Не выводи меня из себя. Убери! – А то что? Морду набьете? Права не имеете!.. Я взял его за воротник, приблизил к себе и зашипел в лицо совершенно искренно: – Слушай! Последний раз раз предупреждаю: не морду набью, а изувечу! А потом ты на меня жалуйся, сяду в допр, это не твое дело! Волохов вырвался из моих рук и сказал со слезами: – Из-за такого пустяка в допр нечего садиться. Уберу, черт с вами! Я на него загремел: – Как ты разговариваешь? – Да как же с вами разговаривать? Да ну вас к..! – Что? Выругайся… Он вдруг засмеялся и махнул рукой. – Вот человек, смотри ты… Уберу, уберу, не кричите! Нужно, однако, заметить, что я ни одной минуты не считал, что нашел в насилии какое-то всесильное педагогическое средство. Случай с Задоровым достался мне дороже, чем самому Задорову. Я стал бояться, что могу броситься в сторону наименьшего сопротивления. Из воспитательниц прямо и настойчиво осудила меня Лидия Петровна. Вечером того же дня она положила голову на кулачки и пристала: – Так вы уже нашли метод? Как в бурсе[2], да? – Отстаньте, Лидочка! – Нет, вы скажите, будем бить морду? И мне можно? Или только вам? – Лидочка, я вам потом скажу. Сейчас я еще сам не знаю. Вы подождите немного. – Ну хорошо, подожду. Екатерина Григорьевна несколько дней хмурила брови и разговаривала со мной официально-приветливо. Только дней через пять она меня спросила, улыбнувшись серьезно: – Ну, как вы себя чувствуете? – Все равно. Прекрасно себя чувствую. – А вы знаете, что в этой истории самое печальное? – Самое печальное? – Да. Самое неприятное то, что ведь ребята о вашем подвиге рассказывают с упоением. Они в вас даже готовы влюбиться, и первый Задоров. Что это такое? Я не понимаю. Что это, привычка к рабству? Я подумал немного и сказал Екатерине Григорьевне: – Нет, тут не в рабстве дело. Тут как-то иначе. Вы проанализируйте хорошенько: ведь Задоров сильнее меня, он мог бы меня искалечить одним ударом. А ведь он ничего не боится, не боятся и Бурун и другие. Во всей этой истории они не видят побоев, они видят только гнев, человеческий здрыв. Они же прекрасно понимают, что я мог бы и не бить, мог бы возвратить Задорова, как неисправимого, в комиссию, мог причинить им много важных неприятностей. Но я этого не делаю, я пошел на опасный для себя, но человеческий, а не формальный поступок. А колония им, очевидно, все-таки нужна. Тут сложнее. Кроме того, они видят, что мы много работаем для них. все-таки они люди. Это важное обстоятельство. — 11 —
|