Неведомое

«Любезный учитель и друг, случай этот произошел со мной в 1871 году. Я был тогда в том возрасте, когда юноши любуются цветочками в поле, точь-в-точь как вы наблюдаете звезды в бесконечном пространстве. Но как-то раз, позабыв о цветочках, я написал статью, за которую меня упрятали на несколько лет в тюрьму: вот что значит не уметь ждать. Итак, меня засадили в тюрьму св. Петра в Марселе. Там же сидел и Гастон Кремье, приговоренный к смерти. Я очень полюбил его, потому что мы оба питали одни и те же мечты и натолкнулись на одну и ту же печальную действительность. В тюрьме, на прогулке, мы с ним вели беспрестанные беседы, между прочим, о Боге и бессмертии души. Однажды несколько товарищей по заключению с особенным пафосом хвастались своим атеизмом и материализмом, а я возразил им, что неприлично щеголять своими отрицаниями перед человеком, верующим в Бога и в бессмертие души. Приговоренный сказал мне, улыбаясь:

- Спасибо, друг мой. Вот погодите, когда меня будут расстреливать, я вам подам о себе весть.

30 ноября, на рассвете, я был внезапно разбужен легкими глухими стуками, ударявшими в мой стол. Я обернулся, шум прекратился, и я опять заснул. Несколько минут спустя опять повторился тот же шум. Тогда я соскочил с койки и, окончательно пробудившись, встал перед столом: шум продолжался. То же самое повторялось два или три раза, все при тех же условиях.

Каждое утро, встав с постели, я имел привычку отправляться, пользуясь поблажкой доброго тюремщика, в камеру Гастона Кремье и пил с ним вместе кофе. В этот день, как и в предыдущие, я отправился на наше дружеское свидание. Увы! Дверь была запечатана. Заглянув в слуховое оконце, я убедился, что заключенного там не было. Едва успел я удостовериться в этой страшной истине, как добрый тюремщик бросился мне на шею, весь в слезах: «Ах, ведь его расстреляли нынче на рассвете; но он умер героем!»

Сильное волнение охватило заключенных. В тюремном дворе, где мы обменивались нашими грустными впечатлениями, я вдруг вспомнил слышанные мною шумы. Вздорный страх встретить насмешки помешал мне рассказать моим товарищам по несчастью то, что происходило в моей камере как раз в тот момент, когда Кремье пал, сраженный двенадцатью пулями в грудь. Однако я доверился одному из них, Франсуа Рустану: но тому представилось вдруг, уж не сошел ли я с ума от горя?

Вот рассказ, который я передавал намедни вечером. Для вас я изложил его на бумаге. Воспользуйтесь им, как вам будет угодно для своих изысканий, но не подумайте о моем состоянии духа того же, что подумал мой приятель Рустан; горе не могло свести меня с ума в тот момент, когда я еще даже не знал о грустном факте, бывшем причиной моего горя. Я находился в совершенно нормальном состоянии; я даже не подозревал о казни и ясно слышал поданный мне знак. Вот вам голая, неприкрашенная истина.