|
— Вся эта история началась в тот день, когда рабочие раскопали наш двор, — рассказал старый портной. — Мы сначала не обратили на это внимания. Ведь у нас всегда шум и сутолока. Но нам стало вскоре как-то не по себе. Было ясно, что кроме нас здесь есть еще кто-то... «Оно» скакало по полу, легко перебегало от стены к стене босыми, еще не окрепшими ногами... Шелестело в бумагах, царапало картинки из журналов, которыми я украсил мастерскую, скреблось, словно кошка, которая точит свои коготки. Потом «оно» стало проказничать, приставать, беспокоить, как будто ему доставляло радость отрывать нас от работы и пугать клиентов. Мы отчетливо слышали, как с потолка падали крупные капли воды, растекаясь в лужи. Мы задирали головы, трогали потолок руками, но воды не было, а был только звук падающих капель. «Оно» бросалось кусочками штукатурки, иногда в сумерки опрокидывало коробки, рассыпало пуговицы... Однажды затащило мой наперсток на печку, а потом подсунуло его мне. Я даже обжег себе палец о раскалившийся наперсток, вся кожа облезла, — старый портной сунул палец нам под нос, — вот еще и сейчас видно. Потом пропали ножницы. Я ругался, весь дом бросил на поиски, и мы нашли их — они были воткнуты острием в щель, а на них висело полотенце. Рассвирепев, я стал выяснять, кто это сделал, но мои домашние клялись, что никто к ножницам не прикасался. Я подумал, что это, может быть, одна из моих дочерей захотела так пошутить, и стал внимательно следить за всеми ними, делая вид, что поглощен работой... Но нет... А когда клиент выходил после примерки, коробки с лентами сами падали ему на голову. Мою мастерскую стали обходить стороной. Дела шли все хуже. По всему кварталу пошли разговоры о том, что у меня в доме «шалит». В лунные ночи швейная машинка крутилась сама, гремела жестяная банка, перекатывался наперсток. Клянусь, что это проказничали не мыши! Все устраивало именно «оно». Когда во дворе прокладывали трубы и разрыли щебень, рабочие нашли какие-то кости. Видимо, человеческие... Как велит индийский обычай, кости выбросили в реку. Но несколько костей вместе с мусором подложили мне под порог — это уж точно! Оттуда «это» и пошло... Я мусульманин. Поэтому позвал муллу. Мулла, приглашенный мной, обладал истинным благочестием. Он снял туфли и преклонил колени на коврике. Мы сидели молча, а на улице росла толпа зевак. Казалось, что мулла заснул, его толстые губы приоткрылись, с них стекала струйка слюны. На глаза ему садились мухи, а он не шевелился... Из-под приоткрытых век поблескивали белки глаз, закатившиеся, как у мертвеца. Стало так тихо, что я различал далекие шумы, велосипедные звонки, гудки рикш... — 151 —
|