|
Весьма небезынтересно, как представляется мне, еще одно свидетельство, которое хочу я привести здесь. Событие, о котором собираюсь я рассказать, произошло в одном из провинциальных русских городов в конце прошлого века. Главное действующее лицо, К. Икскуль, после того, что произошло с ним, по прошествии какого-то времени удалился в монастырь. Предоставим, впрочем, слово ему самому. (Привожу его рассказ с сокращениями.) "...Случилось мне по делу службы попасть в К. и заболеть серьезно. Так как ни родных, ни даже своей прислуги в К. у меня не было, то и пришлось лечь в больницу. Доктора определили у меня воспаление легких". К. Икскуль подробно описывает течение болезни. Несколько дней держалась высокая температура, затем она внезапно упала, видно, наступил кризис. "Помню, а часов окало четырех я почувствовал как бы легкий озноб и, желая согреться, плотно увернулся в одеяло и лег было в постель, но мне вдруг сделалось очень дурно. Я позвал фельдшера; он подошел, поднял меня с подушки и подал мешок с кислородом, где-то прозвенел звонок, и через несколько минут в мою палату вошел старший фельдшер, а затем один за другим оба наших врача. В другое время такое необычайное сборище всего медицинского персонала и быстрота, с которой собрались они, смутили бы меня, но теперь я отнесся к этому совершенно равнодушно, словно оно и не касалось меня. Странная перемена произошла вдруг в моем настроении! За минуту перед тем жизнерадостный, я теперь, хотя и видел и отлично понимал все, что происходило вокруг меня, но к всему этому у меня вдруг явилась такая непостижимая безучастность, такая отчужденность, какая, думаю, совсем даже и не свойственна живому существу. Я видел, например, как доктор протягивал руку и брал меня за пульс - я и видел и понимал, что он делает, но прикосновения его не чувствовал. Я видел и понимал, что доктора, приподняв меня, все что-то делали и хлопотали над моей спиною, с которой, вероятно, начался у меня отек, но что делали они - я ничего не чувствовал, и не потому, что в самом деле лишился способности ощущать, но потому, что меня нисколько не интересовало это, потому, что, уйдя куда-то глубоко внутрь себя, я не прислушивался и не следил за тем, что делали со мной. Во мне как бы вдруг обнаружилось два существа: одно - крывшееся где-то глубоко и главнейшее; другое внешнее и, очевидно, менее значительное; и вот теперь словно связывавший их состав выгорел и расплавился и они распались, а сильнейшее чувствовалось мною ярко, определенно, а слабейшее стало безразличным. Это слабейшее было мое тело. — 55 —
|