|
бескомпромиссно соблюдал установленные им самим ранги. Генералиссимусом был признан отец, затем следовал брат, потом я, потом дед, потом сам Кеша. Мама была "своя в доску" и большим уважением не пользовалась, зато бабушка была "врагом" (за что только?), и ей приходилось терпеть мелкие, но обидные пакости. Кеша был молчалив, но умен. Описать все его проделки - значит написать роман. Он был любимцем и источником хорошего настроения всей семьи. Даже постоянно обиженная им бабушка говорила о попугае не иначе как "наш мальчик" и "наша дегочка". Самым ярым активистом в деле обучения попугая русскому языку была я. И когда я сердилась на его безразличие к "великому и могучему", ругая его "недотепой" и "лентяем", Кеша только покорно 285 вал - ведь я была главнее, следовательно, имела право его отчитывать. Но стоило в мой педагогический процесс вмешаться отцу ("Оставь в покое птицу! Слава богу, что хоть он в этом доме молчит!"), как попугайчик мгновенно поворачивался ко мне спиной, преданно кивал отцу и всем своим видом показывал, что мое мнение уже не имеет для него никакого значения. Когда в семье начались предвыборные прения, Кеша всегда был рядом. Внимательно выслушивая мнения домочадцев, он вежливо кивал, демонстрируя спину очередному нижестоящему. Никто никого не убедил, и отец в сердцах прервал наш базар: "Да голосуйте хоть за черта!" - и ушел в другую комнату. Папа у нас человек суровый, но не грубый. Срывается на резкий тон редко, поэтому несколько секунд стояла тишина. И в этой тишине незнакомый, картавый голос сказал: "Голосуй за Жирика!" Дедушка чего-то недослышал, чего-то недопонял, поэтому, по-совиному выпучив глаза, смотрел на бабушку. У брата отвисла челюсть. Мама замерла в позе подброшенного над лошадью жокея (она п этот момент вставала с кресла и собиралась бежать за папой). Бабушка, сделав движение, как будто двумя ладонями раздавила у себя на груди муху, — 238 —
|