|
Примечания 483 вал, и в которых он принимал участие, будучи ректором (Farias, 1989). Убийство Рэма в 1934 г., последовавшее вскоре после отказа Хайдеггера от должности ректора, отмечало конец его активных связей с нацистами. По его собственным словам, впоследствии он вспоминал о своем раннем энтузиазме «со стыдом» (Ott, 1993). Во-вторых, и в соответствии с нашим обсуждением тесной связи между надличностным опытом и характерологическими «мета-патологиями», относящимися к нарциссической претенциозности и эмоциональному уходу в себя, следует заметить, что Хаидеггер, после удивительного раннего успеха «Бытия и Времени», к 1933 г. надеялся стать «духовным фюрером» Германии — эквивалентом Гитлера в культурной сфере (Farias, 1989). Какой бы личный оппортунизм он временами не проявлял, это, безусловно, предполагает тот тип метапатологического осложнения подлинного духовного развития, который описывали Маслоу, Алмаас и Энг-лер. Вовсе не опровергая утверждение, что направленность мысли Хайдеггера соответствует подлинно духовному пути, его абсурдная мания величия и полное непонимание своей социально-исторической среды, в которой многие близкие ему еврейские студенты и коллеги теперь находились в опасности, скорее, могут свидетельствовать о той борьбе с «инфляцией», которую, в частности, Юнг считал побочным продуктом нуминозного осознания. Несчастьем Хайдеггера было то, что он проходил через этот период претенциозности и преклонения перед волей — совершенно отсутствующих в его позднем,' более созерцательном мышлении — не только именно в те годы, которые Левинсон (Levinson, 1978) обосновано связывает с кризисом половины жизни, но и одновременно с зарождавшимся коллективным безумием нацизма, в течение короткого времени привлекавшего многих других неоромантиков, включая Юнга (Maidenbaum & Martin, eds., 1991). Хаидеггер думал, что нацизм представляет собой отказ от технологии и технологического контроля над обществом (Zimmerman, 1990), что безусловно подтверждает то, как опасно для подлинно аполитичных людей оказаться захваченными энтузиазмом массовых движений. Все коллективные движения 1930-х гг., независимо от того, какой стороны какой идеологической линии они придерживались, 16' 484 Природа сознания судя по всему, вызывали, по существу, религиозное чувство душевного подъема, о котором многие из их приверженцев впоследствии сожалели. Для Хайдеггера вариантом такого сожаления были его, предположительно, позорное молчание и его «стыд» — все же не одна из более «шумных» эмоций. Продолжавшийся консерватизм Хайдеггера и сожаление о том, что национал-социализм «сбился с пути», не могут служить «свидетельством» чего бы то ни было другого, кроме того, что он был типичным жителем послевоенной Германии своего возраста и своего социального положения. — 339 —
|