Листы дневника. Том 2

[1937 г.]

"Из литературного наследия"

ГОЛОВИН

Головин привлекал к себе не только дарованием, но своею утонченностью, постоянным исканием и совершенствованием. Была в нем и какая [-то ] таинственность. Никто не знал его домашней жизни. Иногда Головин куда-то спешил. Должен был с кем-то встретиться, и никто не был посвящаем в его внутренний быт. Но это не мешало дружбе с Александром Яковлевичем. Почти каждый вечер в его мастерской над зрительным залом Мариинского Театра собиралась группа друзей. Снизу неслись приглушенные звуки оркестра, шла особая театральная жизнь, а Головин толковал о своих будущих постановках. Углублялся или в "Кармен" или в "Руслана". Многие любили "почаевать" на верхотурке у Головина, и он умел быть радушным хозяином и хорошим другом. Иногда он бывал расстроен. Друзья спрашивали: "Неужели Коровин приехал?" Головин подозрительно смотрел на двери и шептал: "Да, да, черный здесь. Слышу его запах". Вероятно, вражда Головина с Коровиным имела какое [-то) глубокое основание. Мы не расспрашивали о причинах, втайне мы вспоминали пресловутую вражду Энгра и Делакруа. Почти в тех же выражениях говорил Энгр, когда Делакруа появлялся на выставке: "Слышите, серой пахнет!" За исключением Коровина, Головин ко всем был очень приветлив, и даже неизбежные театральные тернии, видимо, не выводили его из себя.

Была истинная радость говорить с Головиным об искусстве. Он любил обсуждать и технические приемы. Искал сочетания темперы и пастели. Думал о лучшей подготовке холста. Болел вопросом о рамах. После всяких проб ввел медные закантовки. Всегда настаивал, чтобы стекло было толстое с фасетом. "Ведь такое стекло все равно, что лучший лак". Даже свои крупные вещи Головин обрамлял медною закантовкою. Интересовался цветными холстами. Его маляр много раз подготовлял их для меня. По заказу "Золотого Руна" на той же театральной верхотурке Головин писал

мой портрет. Непременно хотел, чтобы был надет черный сюртук с желтым жилетом и с лиловатым галстуком. "А в глазах пусть будет что-то монгольское, азиатское" - так ему казалось. Он любил азийскую Русь. Прекрасный художник!

Он умел всегда оставаться молодым, готовым на новые поиски. И в красках его, всегда свежих и нежных, сказывалась природа истинного мастера.

[1937 г.]

"Художники жизни"

ЛЕОНИД АНДРЕЕВ

После смерти Леонида было в Лондоне устроено поминальное собрание. И я говорил на нем и читал некоторые письма. После собрания подходит Милюков и в большом изумлении спрашивает меня: "Оказывается, вы были большими Друзьями, как же никто об этом не знал?" Отвечаю: "Может быть, о многом не знали, да ведь и никто и не спрашивал". Леонид Андреев тоже был моим особенным другом. Как-то сложилось так, что наши беседы обычно бывали наедине. Профессор Каун в своей книге об Андрееве приводит со слов вдовы покойного забавный эпизод. Она говорила ему о своем удивлении, когда во время наших бесед с Леонидом он говорил о своей живописи, а я-о своих писаниях. Действительно, такие эпизоды бывали, и мы сами иногда от души смеялись, наконец, заметив такую необычную обратность суждений.