|
- Но почему же, - не отставал от меня полковник, - скажите, почему! Ведь есть же у него ученики? - Есть, да не такие, как мы с вами, дети гнилой цивилизации, наследники всех пороков Запада. Вот посмотрите на Нараяна: бедный малый - мистик и фанатик по природе; он живет и дышит им одним и готов по одному мановению пальца его положить за такура десять тысяч жизней, когда б имел их. А он никогда не будет у него принять челой, хотя он и природный индус. - Но как же вы можете знать! Разве он говорил?.. - Ничего не говорил, а знаю; хотя бы потому, что лучше вас понимаю Патанджали и что я не в первый раз в Индии. Несчастный Нараян не может сделаться раджа-йогом, потому что он женат. - Да ведь он женат еще пока номинально: его жене всего одиннадцать лет. Это только обручение. - А разве такур имеет право разбить всю жизнь молодого, ни в чем неповинного существа? Разве он такой человек? Вы забываете, что брось теперь Нараян жену, она будет обесчещена до дня смерти. Не только она, но и все ее родные и родственники до седьмого колена лишаются касты... - Несчастный молодой человек!.. - с сердечным соболезнованием воскликнул полковник. - Но... ему, быть может, еще улыбнется счастье... она, быть может, еще... умрет? - наивно добавил он. - Бедная, маленькая Авани-бай! <<148>> Как вам не стыдно надеяться на ее смерть!.. - Да я вовсе и не надеюсь на это... но ведь все может случиться... и я ведь только из желания ему добра... Не успел он еще договорить последнего слова, как произошло нечто необыкновенное. Мы стояли на заднем дворе станции под деревом и говорили почти шепотом, а палатка такура находилась, по крайней мере, за двести шагов оттуда. Вдруг, словно из густой листвы мангового дерева, над нашими головами раздался чистый, звучный голос Гулаб Синга в ответ на эгоистическое замечание нашего президента, который так и замер на месте... - Тому, кто строит собственное свое счастье на несчастии другого, - не быть никогда раджа-йогом!.. - явственно произнес голос. Начатые почти над нашим ухом, последние слова фразы, как бы постепенно удаляясь, прозвучали где-то далеко и наконец слились с жалобным завыванием и хохотом голодных шакалов в поле. Полковник побежал во всю прыть своих толстых ножек назад, в палатку такура, где и нашел его за ужином с Нараяном и двумя другими нашими индусами. Такур допивал свою вечернюю порцию молока - единственная его пища (сколько мы успели заметить за все долгие недели его пребывания с нами), и на вопрос, не выходил ли он перед тем из палатки, полковник получил отрицательный ответ ото всех присутствующих. — 210 —
|