научного познания, а его конечной целью. Первое печатное издание "Изиды" тиражом в тысячу экземпляров было распродано почти мгновенно, несмотря на нападки ученых и критиков, называвших эту книгу "ни на что не годным хламом" ("Нью-Йорк сан") и "грандиозной и бессмысленной мешаниной" ("Спрингфилд Репабликен"). "Нью-Йорк тайме" вовсе проигнорировала ее. Макс Мюллер, профессор-санскритолог из Оксфордского университета, обвинил Блаватскую в научной некомпетентности, а еще один критик выявил в "Изиде" более двух тысяч неподтвержденных цитат. Блаватская невозмутимо приводила эти цитаты как свидетельство своей оккультной силы. Впрочем, "Разоблаченная Изида" предназначалась вовсе не для ученых и обозревателей. Аудиторией ее должны были стать страстные искатели духовной истины, слишком озабоченные поиском ответов на важные вопросы, чтобы вступать в академические споры об аутентичности и внутренней согласованности текста. Книга Блаватской отзывалась на глубочайшие нужды времени, когда сомнения в традиционных формах религии породили первую великую эпоху массового образования. В конце XIX века появилось множество полуобразованных читателей, жадно стремившихся к познанию и не страдавших интеллектуальным снобизмом. Для них-то и предназначалась "Разоблаченная Изида". Именно эту эпоху так живо изобразили в Англии Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Джордж Гиссинг и Хэйл Уайт: то был век самоучек, грошовых газетенок, еженедельных энциклопедий, вечерних школ, публичных лекций, рабочих институтов, общедоступных библиотек, содержавших популярную классику, социалистических обществ и клубов любителей искусств; бурлящий и рвущийся к знаниям век, когда читатели Рескина и Эдварда Карпентера получили возможность расширить свое образование, а идеалисты из рядов среднего класса могли им в этом помочь; когда проповедь нудизма и оздоровительных диет неожиданно нашла — 66 —
|