|
Достоевский для «Бесов» прочитывает только что вышедшую биографию Грановского; прося выслать ее, он говорит: «Книжонка Станкевича нужна мне как воздух». Самый памфлет на Грановского был им задуман еще до знакомства с книгой А. Станкевича, однако последняя доставила для этого обильный материал. В библиотеке Достоевского имелись книги юридического характера; судебные уставы, устав уголовного судопроизводства очевидным образом пригодились ему в «Братьях Карамазовых», а возможно и в «Преступлении и наказании». Обращение к книге являлось у Достоевского непременным и обязательным этапом творческой работы. «Прежде чем приняться за «Атеизм», — писал он, — мне нужно прочесть чуть не целую библиотеку атеистов, католиков и православных». Осуществить это в обстановке заграничных странствий было делом безнадежным, и замысел «Атеизма» поэтому заглох. Газета дает писателю особенно злободневный материал. Писатели охотно пользовались в своем труде ее сведениями. Флобер прекратил писание текста «Воспитания чувств» затем, чтобы перечитать важные для него газеты 1848 года. Золя списывает из великосветской газетной хроники меню ужина Нана и использует газетные данные об угольном бассейне на севере Франции для соответствующих эпизодов «Жерминаля». Чехов черпает из газет множество своих сюжетов, особенно первого, «юмористического», периода. В записных книжках Достоевского мы встречаем многочисленные ссылки на те или иные сообщения «Вестника Европы» и «Нового времени», — из последнего он между прочим узнает об архимандрите, завещавшем «за грех пьянства», от которого не мог отвязаться, выбросить тело его на съедение «псам на распутье». Романы Достоевского были густо насыщены «злобой дня». Многочисленные реалии Достоевский черпал прежде всего из периодической прессы своего времени, за которой он не переставал внимательно следить. Характерной разновидностью книжных материалов, которыми пользовался писатель, являются не напечатанные еще биографические документы, в первую очередь письма, всякого рода записки, дневники и пр. Великие писатели прошлого превосходно понимали ценность этих интимных документов. Герцен писал: «Если б было возможно достать от Татьяны Александровны (Пассек, кузины Герцена. — А. Ц. ) бумаги и письма, оставленные у нее, это была бы большая помощь и большое утешение». Эти материалы личной жизни Герцена и его жены были сохранены «корчевской кузиной» и сыграли первостепенную роль в создании «Былого и дум». Об этом роде материала, в изобилии использованного Новиковым-Прибоем, он говорит в начале хроники «Цусима». Попавшая в руки писателя записная книжка Шадренко помогла ему воссоздать атмосферу, царившую на одном из русских крейсеров. Вслед за ним «некоторые матросы начали сами приносить мне свои тетради с описанием какого-нибудь отдельного эпизода». Этот материал воспоминаний и собирал Новиков-Прибой с помощью пятнадцати наиболее развитых матросов, близких его товарищей. «Я, — вспоминает Федин, — встречал морских офицеров, участников цусимского боя, и по рассказам их понял, что Новиков-Прибой сделал из них своеобразных участников книги. Они были вовлечены писателем в работу, и не только вовлечены, но увлечены ею, захвачены мыслью о создании правильной, справедливой картины исторического события. Так же точно привлекались к свидетельским поискам материалов матросы, бывшие в японском плену. Работа над книгой сделалась групповым творчеством, которое слито в целое личным авторством писателя». Отмечу кстати, что Новиков-Прибой пользовался и доступными ему иностранными источниками, в частности японской прессой, которая при всей своей тенденциозности все же доставляла писателю такого рода фактический материал, который не мог быть им получен из какого-либо отечественного источника. — 160 —
|