|
Этот бунт не имеет ничего общего с рациональной концепцией смерти, в соответствии с которой мы занимаем позицию стороннего наблюдателя по отношению к опыту смерти и с этой позиции внеличностно и объективно рассуждаем о ней. В этом случае мы всегда рассуждаем о смерти другого, а не о своей собственной. Мы все знаем, что каждое поколение – независимо от того, идет ли речь о листьях, траве, людях или каких‑либо других живых существах, – должно исчезнуть, чтобы уступить место новому. Я говорю о смерти в другом смысле. У ребенка умирает собака. Печаль ребенка смешана с негодованием. Если кто‑то попытается объяснить ему смерть в эволюционных, объективистских категориях: все умирают, а собака умирает раньше, чем человек, – ребенок легко может обратить свой гнев на утешителя. Ведь, вероятнее всего, ребенок и так знает эту нехитрую истину. Подлинное чувство утраты и одиночества возникает потому, что его любовь к собаке и преданность собаки исчезли безвозвратно. Именно об этом личностном, субъективном опыте смерти я и говорю. По мере того как мы становимся старше, мы учимся лучше понимать смерть. К счастью, мы также учимся искреннее любить. Понимание другого и любовь требуют мудрости, которая приходит только с годами. Однако, когда мы достигнем вершины постижения мудрости, мы уйдем. Мы больше никогда не увидим золотых осенних листьев. Никогда не увидим первой весенней травы. Мы все останемся только тускнеющим из года в год воспоминанием. Другая современная поэтесса, Марианна Мур, выразила эту трудную для принятия истину словами: Что есть невинность, в чем вина? Как беззащитны мы и наги. Откуда ж мужество... И после размышлений о предстоящей встрече со смертью, стихотворение заканчивается так: Кто остро чувствует, Тот деланье постиг. Любая птица Только запоет – крепчает телом. Пусть она в неволе, Она поет о том, что наслажденье – Удел смирившихся, А радость – вольных. И в этом – смертность, В этом – вечность. (Перевод С. Плотникова) Так в конце концов смертность оказалась рядом со своей противоположностью – вечностью. Большинству людей трудно принять истину о связи бунта и религии. И здесь содержится еще один, заключительный парадокс. Ведь в итоге не будет вознагражден ни тот, кто поет гимны религии, ни тот, кто более всех набожен и строго придерживается существующего status quo. Скорее, награды удостоится бунтарь. Вспомним, как часто в истории бунтарь и святой – это одно и то же лицо. Сократ был бунтарем, и за это его приговорили к смерти, заставив выпить цикуту. Иисус был бунтарем, и за это его распяли. Жанна Д'Арк была бунтовщицей, и за это ее сожгли на костре. Эти люди, как и сотни им подобных, подверглись остракизму своих современников, но последующие поколения их уважали и почитали за тот творческий вклад, который они внесли в развитие культуры – философии, этики, религии. — 15 —
|