|
Шел 1894 год. Как-то в жаркий летний полдень дон Матео Диас, тридцативосьмилетний житель Севильи, решил наведаться на местную табачную фабрику. Дон Матео и прежде бывал здесь по делам, но сегодня его интересовало нечто другое. Как он и предполагал, из-за невыносимой жары работницы поскидывали одежду, оставшись полуобнаженными — зрелище, достойное созерцания. Некоторое время он развлекался тем, что разглядывал работниц, но вскоре жара и шум утомили его. Однако, когда он направился к выходу, одна из работниц, девушка лет шестнадцати, окликнула: «Кабальеро, если дадите монетку, я спою вам песенку». Девушка — звали ее Кончита Перес — казалась совсем юной и была просто прелестна, а искорки в глазах выдавали задорный нрав. Хороша, подумал дон Матео и тут же решил, что непременно займется ей. Он послушал ее пение (песенка показалась ему довольно непристойной), вручил монету достоинством равную ее месячному жалованью, кончиками пальцев приподнял шляпу и удалился. Ведь торопливость, как известно, никогда не приносит добрых плодов. Прогуливаясь по улице, он обдумывал, чем можно завлечь девчонку. Внезапно кто-то тронул его за руку — рядом шла она. Слишком жарко, чтобы работать. — Не может ли кабальеро любезно проводить меня до дому? — Разумеется. Есть у тебя дружок? — спросил он. — Нет, — отвечала девушка,— я — mozitа (чистая, девственница). Кончита жила с матерью на окраине города. Дон Матео обменялся с женщиной любезностями, сунул ей в руку немного денег (зная по опыту, как важно, чтобы были довольны матери), а затем откланялся. Он намеревался выждать несколько дней, но нетерпение погнало его к ним уже на следующее утро. Матери не было дома. Они с Кончитой начали разговор в тех же игривых тонах, что и накануне, и тут, к его удивлению, она вдруг уселась ему на колени, обвила руками шею и поцеловала. Все его хитроумные планы улетучились, он заключил ее в объятия и вернул поцелуй. Внезапно девушка вскочила, глаза ее гневно сверкали. «Ты хочешь побаловаться со мной,— крикнула она,— воспользоваться моей слабостью ради минутной прихоти!» Дон Матео возражал, уверяя, что и в мыслях не имел ничего подобного, извинялся, что слишком много себе позволил. Ушел он в крайнем смущении и все раздумывал по дороге, что же произошло: ведь она сама раззадорила его, ему ли чувствовать себя виноватым? И все же он чувствовал вину. Молоденькие девушки порой бывают так непредсказуемы; с ними требуется терпение. Несколько дней после этого дон Матео вел себя примерно. Он каждый день навещал дочку и мать, осыпал их щедрыми подарками, не делал никаких поползновений — по крайней мере, сначала. Девчонка — настоящий бесенок — так освоилась с его присутствием, что могла начать переодеваться в его присутствии или выйти к нему в ночной рубашке, и ее мельком увиденные прелести сводили его с ума. Несколько раз он пытался похитить поцелуй или ласку, но лишь затем, чтобы она вновь оттолкнула его с сердитой отповедью. Так проходили недели; нужны ли другие доказательства, что это увлечение не было для него минутной прихотью. Устав от бесконечных ухаживаний, в один прекрасный день он отвел мать Кончиты в сторонку и предложил купить для девушки дом. Она будет жить, как королева; он будет делать все, что она только захочет (и, разумеется, ее мать тоже). Идея явно пришлась по душе обеим женщинам, однако назавтра ему передали письмо от Кончиты, в котором та благодарила, но отказывалась от предложения: этим он хочет купить ее любовь. Письмо заканчивалось словами: «Больше ты никогда меня не увидишь». Он поспешил к их дому — увы, утром женщины уехали, не сказав никому ни слова о том, куда направляются. — 330 —
|