|
Духовного в этом браке не просматривалось; он держался на внутренней ответственности и советском идеологическом долге обоих партнеров, безмерном уважении и бесцветном совместном быте. Трудно сказать, была ли в нем страсть, ибо страстью он, кажется, вообще не был озабочен, а ей как женщине не пристало выказывать свою чувственность слишком откровенно. Такой нескладный век был, социалистический. Тем не менее, Андрей любил Клавдию с ее неиссякаемым человеческим теплом и энергией, отдаваемой семье. Но она не была и не могла быть его «половинкой»; в основе их союза лежала вековая традиция. Эта тихая и спокойная женщина, не ведающая о существовании на свете иного пути, нежели тот, который предлагал прикованному к земле некогда прекрасному полу узкий коридор социализма, так же безропотно, как сотни тысяч, даже миллионы других, скончалась, сраженная безжалостной опухолью – болезнью хаотичного века, роковой отметиной зашедшей в тупик цивилизации. Духовное же возрождение, новый этап роста личности он пережил только с новой спутницей, Еленой Боннэр, с которой познакомился уже в зрелом возрасте. Когда они связали свои судьбы воедино, ему было сорок девять, ей – сорок семь. «Их представили друг другу в Калуге, на очередном правозащитном процессе. Энергичная деловая женщина и застенчивый засекреченный академик. Она была пять лет как разведена. Он – два года как вдовец» – так описала положение вещей Ольга Кучкина. Впрочем, если точнее, то на момент встречи со дня смерти Клавдии минуло полтора года, а на момент регистрации нового брака – почти два с половиной. Их взгляды на брак были схожи: та же ответственность, тот же долг. Но если Сахаров по характеру был мягок и покладист, в семейном плавании склонен к лавированию между рифами, то Боннэр была максималисткой, не терпела полутонов и недомолвок. Это являлось следствием все той же, вынесенной из ущемленного детства, ожесточенности. В то время, когда Андрей Сахаров с группой ученых подошел к созданию нового оружия, его будущая «половинка» окончила мединститут и начала работать врачом. Она и тут сумела отличиться, ярко выделяясь из круга сотрудников нестандартными решениями, явно мужским складом ума и каким‑то прожигающим, кумулятивным характером. Несколько лет Елена Боннэр даже пребывала в рядах коммунистов. Но очень скоро вышла из партии добровольно, объявив «пребывание в ее рядах несовместимым со своими убеждениями». В ее личной жизни, как и в социальной, присутствовало упорное стремление к безраздельности и безальтернативное™, даже упрямству, в основе которого, наверное, лежал сбой внутренней программы, вынужденно развитая склонность к подмене ролей. Она выжила благодаря мужской роли на этой сцене в первом акте жизни и поэтому испытывала тайное стремление к ее продолжению. Жизнь была неумолима, приучала к потерям, учила двигаться без сомнения, как локомотив по рельсам. Сцепив зубы, как всегда, она пережила потерю первой любви: Сева Багрицкий, сын известного поэта, погиб в ходе той войны, охватившей все гигантским ураганом. Потом, через пять лет после войны, был второй избранник – Иван Семенов, от которого она родила дочь и сына. Привыкшая к активности и риску, она не успокаивалась: успела побывать в Ираке (выполняя миссию от Минздрава СССР), поработала преподавателем в медучилище в Москве. Шквальный характер и принципиальность стали причиной развода с мужем, в котором она не ощущала необходимого огня, движения вперед, личностного развития. Время зрелости подталкивало ее к более точному выражению убеждений, ей все время не хватало динамики, было тесно в существующем пространстве. Отсюда жажда к литературной работе: Елена начала сотрудничать сразу с несколькими изданиями: журналами «Нева» и «Юность», газетами «Медицинский работник» и «Литературная газета», со Всесоюзным радио. Показательна чуткость ее памяти, свидетельствующая и о тонких эмоциональных переживаниях: с этим связано ее участие в сборнике «Актеры, погибшие на фронтах Отечественной войны» и в издании книги Всеволода Багрицкого «Дневники, письма, стихи». — 198 —
|