|
А необузданность македонянина, подстегиваемая победами, вела его дальше. Он сознательно брался за дела, казавшиеся современникам невозможными. Ибо обеспечивал одной сокрушительной победой десятки других, в которых достаточно было лишь его слова. Кроме того, для Александра звездность его имени была важнее десятков тысяч воинов, погибших в битвах и при осадах городов. Он был разрушителем и созидателем одновременно, и если одни победы достигались им просто ради самих побед, то конечной целью все же являлась собственная причастность к преобразованию всего мироздания. В этом он видел самореализацию. После того как он взял город Тир, что считалось технически абсолютно недостижимым, и это произвело соответствующее впечатление на весь древний мир, Александр в письме Дарию (в ответ на просьбу последнего вернуть ему попавшую в плен семью и установить мир как равный с равным) фактически провозгласил себя монархом восточных и западных земель. Интересной является легенда о военном совете, якобы созванном Александром после конкретных и очень выгодных предложений персидского царя. Сказание гласит, что лучший полководец Александра Парменион сказал на совете, что если бы он был Александром, то принял бы эти условия, дабы не подвергать себя риску войны. На что яростный македонский лидер бесстрастно ответил, что и он бы так сделал, если бы был Парменионом. «Но поскольку я Александр – я отвечу иначе», – был ответ царя. Несмотря на сомнительность этой и всех последующих легенд, они отражают прежде всего настроения и восприятие образа Александра – самовлюбленного и неустрашимого эгоцентриста, кроме того, являющего собой ярко выраженный маниакально‑депрессивный тип личности. Он готов был сам быть и солдатом, и генералом одновременно, но не терпел и малейшего намека на неповиновение или осуждение. Итак, Александр, по сути, не желал мира – он жаждал испить свою чашу до дна, чего бы это ни стоило. Максималист во всем, за что он ни брался, он горел предвкушением все новых испытаний и новых побед. В двадцать четыре года, через два года после начала похода, он был объявлен еще и египетским царем. В глазах покоренных египтян этот неизвестный и воинственный человек, пришедший с мечом невесть откуда, был немедленно признан Богом. Основание же Александрии – города с греческим устройством и культурой ознаменовало желание Александра объединить две великие культуры – этому зову он позже следовал всегда и даже всячески поощрял браки македонских воинов с иноземными женщинами. Затем неординарное мышление привело его через далекую безжизненную пустыню в знаменитый оазис Сива к оракулу Аммона. Исследователи склонны считать, что тут сработало отнюдь не любопытство македонского царя – официально став фараоном и правителем Египта, Александр желал и в религиозном поле закрепить свою «божественность». Порой создается впечатление, что этот человек с достаточным количеством комплексов просто желал ослепить самого себя. Право, трудно утверждать, кому этот шаг был нужен больше – самому Александру для утверждения величия в своих собственных глазах и удовлетворения неиссякаемой жажды неземной славы или для покорения массового сознания своего окружения и остального мира. Скорее всего, тут смешалось и первое и второе, учитывая чувствительность его экзальтированной натуры и многочисленные театральные представления, доселе великолепно разыгрываемые македонским монархом. А также чистый и весьма холодный расчет в общении с окружением, и прежде всего с воинами. — 291 —
|