|
И победа тоже не оставила его. Но, кстати, король не самолично принял решение – не кто иной, как Бисмарк, которого прекрасно информировали о том, что происходит в столице, ринулся навстречу монарху, как только почувствовал его психологическую готовность подчиниться стремительной и неукротимой воле этого не похожего на остальных дипломата, уже свято верящего в собственную миссию. И король сдался под немыслимым и ни на секунду не ослабевающим напором: после долгой аудиенции загнанный в угол внутриполитической ситуацией и собственной неспособностью принимать сильные решения король решился переложить проблемы на плечи вселявшего уверенность Бисмарка. Последнему недавно исполнилось сорок семь… Поражает решительность, тонкость и гибкость одновременно в деле подбора нужных людей и устранения от двора опасных – тут Бисмарк превзошел самого себя, не жалея при этом никого. Он быстро научился «перехватывать» своего суверена где‑нибудь в дороге для решения вопросов чрезвычайной важности и срочности, устранив таким образом сколь‑нибудь существенное влияние на короля со стороны своих оппонентов и просто не внушающих ему доверия приближенных первого лица. Однако верха мастерства и превосходства над европейскими лидерами Бисмарк достиг на внешнеполитической арене – он понимал, что для настоящей славы и настоящего успеха нужна серьезная сцена. Национально‑объединительная и общенемецкая идея как нельзя лучше подходила для такой цели. Не отличаясь жестокостью, канцлер, сумевший за долгие годы нахождения у власти создать имидж «железного» (применяя в том числе и чисто искусственные методы), никогда не думал о людях иначе как о строительном материале для своей идеи. Существует множество подтверждений этому утверждению: то в письме своей сестре он заметил, что надо «содрать с поляков кожу, чтобы они пожалели о том, что родились на свет», то без тени сочувствия развязал войну с Австрией, то для скорейшей победы в войне с Францией практически применил тактику выжженной земли, не жалея ни стариков, ни детей. Но так или иначе, все эти действия были подчинены большой цели. Например, польское восстание он использовал для развития отношений с Россией, что для Бисмарка выглядело гораздо важнее, нежели вся польская нация. И такова была философия этого государственного деятеля во всем. В отношениях с людьми Бисмарк действовал со всем великолепием знатока человеческой психологии и тонким пониманием особенностей их природы. Психически слабого короля‑консерватора с неустойчивой волей канцлер периодически весьма успешно шантажировал возможными отставками, французов – возможностью начала войны, русских – заговором в Европе, англичан – нарушением мирного сосуществования ключевых европейских игроков и т. д. Ради первой личной значительной победы – присоединения двух герцогств Шлезвига и Гольштейна – Бисмарк не побоялся развязать почти братоубийственную войну с Австрией, для возвышения над Францией – не менее разрушительную войну с соседом. Не испытывал он чувства смятения или благоговения пред величием городов и святостью их многовековой пыли: канцлер почти требовал начать разрушение Парижа при помощи дальнобойной артиллерии, когда надо было во что бы то ни стало быстро сломить сопротивление французов. Но надо отдать ему должное: именно он позже и прекратил обстрел Парижа, а также разработал условия капитуляции, что характеризует канцлера как прагматичного реалиста. Вообще Бисмарк всегда был готов жертвовать массами ради идеи. «Самый насущный вопрос будет решен не речами и большинством голосов, а железом и кровью», – высказался он как‑то. — 227 —
|