Разные чувства переживал я, простояв не менее получаса у битковской витрины. С одной стороны, был обрадован до восторга, впервые увидев «всамделешную» бутсу, о которой знал только понаслышке. Так, наверное, радуется мальчишка, мечтающий о небе и впервые вблизи увидевший настоящий самолет. С другой, меня охватила грусть: уж больно далекой мне показалась мечта стать обладателем таких же вот бутс. Но все же от битковского магазина я не вернулся домой. Не теряя бодрого состояния духа, я уселся на буфер, теперь уже трамвая «Б», шедшего по направлению к Красным воротам. Сухаревка меня ошеломила. Людское море! Оно начиналось от Самотеки и кончалось где‑то за Спасскими казармами. А посреди него возвышалась высоченная остроконечная башня буро‑красного цвета. Трамвай плыл сквозь гущу толпы, беспрерывно звоня и останавливаясь. Я понял, что пешком миную площадь значительно быстрее. Однако сухаревские сценки задерживали. Буйство звуков стояло в воздухе. Тут были свои доморощенные поэты, в стихах рекламирующие свой незатейливый товар. Есть спички Лапшина, Горят, как солнце и луна! – надрываясь, кричит коробейник. Дай табачку, а я на диво, Бумажки Зимина купил, Приятно, дешево и мило, Такой ты сроду не курил! – речитативом славит курительную бумагу фабриканта Зимина торговец с лотка. Сколько прошло время, а стихи запомнились… А вон собрал вокруг себя кольцо любопытствующих черный, как жук, здоровенный детина в красной рубахе, ни дать, ни взять суриковский стрелец. Зычным голосом покрывая всю Сухаревскую, он выкрикивает какие‑то шаманские слова: «Куста‑макуста, – камень карборунд! Куста‑макуста, камень карборунд!» Все это он делает картинно, задрав голову вверх, ни к кому не обращаясь, держа в высоко поднятой руке крупнозернистый брусок для точки ножей. Потом берет со столика, стоящего перед ним, нож и вещает собравшимся: Стряпухи‑молодухи, Берете простой кухонный нож, Проводите раз, проводите два, Бритва в руках вместо ножа. При этом он плавно с оттяжкой проводит ножом по бруску и ловким взмахом рассекает, по‑видимому, заранее как бритва наточенным ножом кусок картона. Вдруг из трактира на углу Сретенки разгульной походкой вышел пьяный детина, по всему облику хитрованец, яростно потрясая грязными руками в рукавах с бахромой. Я и ахнуть не успел, как хитрованец сцапал меня за воротник рубашки и, обдавая сивушным запахом, зловеще прошептал: «Гони деньгу, гаденыш!» Кругом народ. Шум, галдеж, толкотня. Но все чужие друг другу и мне: волчье царство, каждый сам за себя. Я онемел от страха. Беспорядочные и нелепые мысли молниеносно пронеслись в голове: откуда он знает про гривенник, а может быть, это он его потерял? И я уже готов был расстаться со своим капиталом, если бы не собутыльник хитрованца, вышедший следом из трактира и увидевший мое смертельно бледное лицо. — 11 —
|