Тексты по истории социологии XIX-XX вв. Хрестоматия

Между колыбелью и могилой тянется нить, которая нигде не может быть ни разорвана, ни соткана вновь, тянется цепь, каждое кольцо которой приковано к предыдущему, человек по своему свободному выбору в силах лишь порвать ее насильно, но не сковать опять, он имеет возможность по своему собственному произволу умереть, но не может родиться вновь. Да и само решение умереть должно быть обусловлено всей его прежней жизнью.

Вера в свободу человека, в его свободные действия всецело коренится во взгля­де, будто действия человека есть продукт его мыслей, а эти последние находятся в полной власти индивида, составляют его исключительную собственность. Послед­нее - ошибка. Человек так же мало рождает сам себя духовно, как и физически. Его мысли, его дух есть создание его социальной среды, социального элемента, в котором он рождается, в котором живет и действует.

Не признающие последнего и не желающие верить в столь всемогущее влияние социальной среды будут гораздо уступчивее, если они вдумаются в тот факт, что социальная среда, в которой вращается индивид, оказывает несомненнейшее влия­ние не только на его дух, но (что, конечно, не замечательнее) и на физический тип, на его физиономию. Этот факт хорошо известен физиономистам и слишком очеви­ден, чтобы встретить серьезное возражение. Кто не узнает среди сотни лиц различ­ных национальностей - англичанина, француза, итальянца, северного и южного немца! Трудно точно выразить, почему мы их узнаем, на это способен лишь карандаш живописца. Но мы узнаем Джона Буля, мы узнаем "гордого шваба", мы узнаем галантного, живого француза и даже парижанина, мы узнаем итальянца и т.д.

Кто не замечал, что продолжительное пребывание в течение годов или десятков лет среди известного народа с выраженным культурным типом ассимилирует с этим народом всякого иностранца в его внешнем виде и внешнем поведении.

Разве не делается истым Джоном Булем немец, проживающий в Англии десятки лет? Или кто не замечал на всех европейцах поразительно ориентализирующей силы жизни на Востоке? Мы знали поляка, отпрыска старопольской фамилии, внешний вид которого после долгого пребывания в Турции принял тип восточного человека. Нужны ли, однако, дальнейшие примеры: человек без достаточного опыта в этом отношении никогда не поймет их и не поверит нам, а у кого в этом отношении есть хоть малейшая опытность, то, конечно, сразу согласится с нами.

Только к этим последним и обращаемся мы с логическими доводами. Раз что-нибудь оказывает влияние на более сильное, то более слабое тем скорее уступит этому влиянию: влияние социального элемента, которое может изменить даже фи­зический тип человека, конечно еще раньше преобразовало дух индивида, оказало давление на мысли и взгляды, на чувства и настроения его - давление, которое затем проявилось во всем внешнем habitus(e), так как этот последний есть не что иное, как выражение духовного человека, зеркало, в котором мы видим отражение его души. Правда, человеческий язык никогда не будет обладать той точностью, наши мысли никогда не достигнут той ясности, чтобы мы были в силах выразить то, что мы наблюдаем и считаем за специфическую особенность этих различных типов. Здесь нам может помочь лишь карандаш художника, и он это делает лишь в иллюстрированных юмористических журналах. Мы можем констатировать лишь тот факт, что существует нечто, благодаря чему мы узнаем представителей различ­ных наций, народов, социальных групп и т.д., и что это нечто переносится на инди­видов посредством социального влияния. Ясно и то, что это нечто приобретается благодаря влиянию социальной среды, независимо от происхождения и подданства, наконец, что это влияние, очевидно, гораздо быстрее проникает и легче изменяет в человеке духовный элемент, чем физический, - и тем не менее при продолжи­тельном действии воздействует и на последний, т.е. физический элемент.