Тексты по истории социологии XIX-XX вв. Хрестоматия

Можно также утверждать, что, когда ребенок реагирует на свои первые инстин­ктивные фрустрации с излишне бурной агрессивностью и с соответственно строгим cynep-ego, он придерживается филогенетической модели и выходит за рамки ответа, который был бы подтвержден течением событий, так как отец в доисто­рические времена, был, несомненно, ужасен, и ему могла быть присуща крайняя степень агрессивности. Таким образом, если перейти от индивида к филогене­тическому развитию, различия между двумя теориями генезиса совести еще более размыты. С другой стороны, новое и важное различие появляется между этими двумя процессами развития. Мы не можем уйти от предположения, что у человека чувство вины произошло от Эдипова комплекса, и возникло при убийстве отца братьями, объединенными между собой. В таком случае акт агрессии был не подавлен, а осуществлен; но это был тот же акт агрессии, подавление которого в ребенке рассматривается как источник его чувства вины. Здесь мне не следует удивляться, если читатель сердито воскликнет: "Тогда не имеет значения, убил человек отца или нет — в любом случае у него появляется чувство вины!" Мы можем тут остановиться и выразить некоторые сомнения. Либо не верно то, что чувство вины происходит от подавленной агрессивности, либо вся история с убийством отца является фикцией, и дети первобытного человека убивали своих отцов не чаще, чем это делают дети сегодня. Кроме того, если это не фикция, а правдопобный исторический факт, это было бы чем-то превосходящим то, что, как каждый предполагает, может случиться, - а именно с человеком, чувствующим вину, так как он действительно сделал то, что не может быть оправдано. И этому событию, которое в конце концов является каждодневным происшествием, психо­анализ еще не дал объяснения.

Это правда, и психоанализ должен заполнить этот пробел. Нет в этом никакого великого секрета. Когда у человека есть чувство вины за преступление после его совершения, чувство следовало бы более точно назвать раскаянием. Оно относится только к совершенному поступку, и конечно предполагает, что совесть - готов­ность чувствовать вину - существовали уже до того, как было совершено преступ­ление. Раскаяние подобного рода не может, следовательно, способствовать выясне­нию происхождения совести и чувства вины вообще. В этих каждодневных случаях происходит обычно следующее: инстинктивная потребность обретает силу для получения удовлетворения, невзирая на совесть, сила которой, в конце концов, ограничена; и, с естественным ослаблением потребности, благодаря удовлетворе­нию ее, прежний баланс власти восстановлен. Таким образом, оправдано исключе­ние психоанализом из настоящей дискуссии случая с чувством вины, обуслов­ленным раскаянием, насколько бы часто ни имели места эти случаи и сколь ни велика их практическая важность.