Рационализм как одна из интеллектуальных "религий" укрепляет свои позиции утверждением, что не должно быть различия между теорией и практикой, между тем, что логически возможно, и верой в невероятное и фантастическое, или разделения между реальными и идеальными целями. Рационализм утверждает, что человек должен своим трудом сводить на нет эти различия. Ну да ладно, но я изучаю то, что есть, а не то, чему бы "следовало быть". И когда человеческие чувства, вкусы, интересы и образцы поведения изменятся, тогда объяснения, которые мы состряпаем, переменятся, но не раньше. Только одно возражение нужно рассмотреть. Если бы надвигался новый порядок, мы бы почувствовали его приближение и тогда должны были бы рассматривать его с научной точки зрения. Но нет никакого указания на то, что тот образец хода событий, который наблюдался более 2000 лет, подходит к концу. Давайте предоставим решение тяжелой задачи по изучению социологии отдаленного будущего нашим потомкам, а сами будем довольствоваться социологией прошедшего, настоящего и ближайшего будущего. Число людей, соглашающихся с этим положением, тает уже сейчас, когда я пишу эти строки. Сторонники могут и совсем исчезнуть, когда я проиллюстрирую мои теоретические принципы. Тем не менее я не могу умолчать об этих последних. Первое их следствие состоит в том, что надо сохранить абсолютные суждения и довольствоваться случайными. Каждое состояние исходит из прошлых состояний и дает происхождение будущим. Те, кто любит произносить абсолютные суждения о "добре" и "зле", должны быть знакомы со всеми будущими состояниями, которые берут свое начало в настоящем. А поскольку это невозможно, то придется воздер-ясиваться от абсолютных суждений и ограничиться случайными. Люди могут различать "добро" и "зло", только рассматривая ближайшие, немедленные воздействия на положение дел в изучаемой области и налагая ограничения на понятие бли-ясайшего (сознавая, что долгосрочные тенденции часто приводят к совершенно различным результатам). Были ли изгнания по приказу Римского Триумвирата или террор в первые годы Французской революции, или террор большевиков "хорошими" либо "плохими"? На этот вопрос можно ответить только в понятиях чувства и веры, которые основываются на априорном размышлении, метафизических понятиях и т.д. Нельзя ответить на этот вопрос в терминах логически-экспериментальной науки. В грубом виде взаимозависимость исторических явлений ясно видна из утверждения Клемансо о том, что нужно рассматривать Французскую революцию в целом (как блок) и что те, кто принимает часть ее, должны принимать ее всю. Здесь можно ясно увидеть разницу между научным объяснением и "дериватом". Если бы Клемансо хотел рассуждать логично, ему бы пришлось распространить этот принцип и на русскую революцию. Но, напротив, Клемансо отказывается рассматривать русскую революцию "как блок", не давая этому никаких объяснений. Он осуждает ее за "террор" и в то же время отказывается судить Французскую революцию за него же. — 190 —
|