|
Но вот перипетии судьбы изменили добрые традиции. Год, другой, третий только письма связывали двух друзей, а затем и они почти прекратились. Потом пришло печальное известие от общих знакомых, что они пытались посетить доктора, но не нашли в бывшем ауле даже места его дома. По-видимому, снежная лавина смела усадьбу вместе с ее обитателем. Таким образом, Рок расквитался с дерзким нарушителем границ проклятого Богом места. Известие о гибели старого друга потрясло Конрада, но спустя пару лет он был потрясен еще более, когда однажды ему принесли письмо от доктора. Даты отправки не было, как и даты написания. Текст был крайне лаконичен и не содержал даже намека на какие-либо объяснения. Вкратце Ксаверий писал, что обстоятельства его жизни сильно затруднились и в предвидении дальнейших осложнений он просил Конрада найти время и приехать к нему. Суеверный страх музыканта сменился стыдом. Наверняка произошла какая-то путаница. Письмо должно было быть отправлено лет семь назад, но видно пролежало где-то забытое или отложенное. Однако что-то подсказывало Конраду, что послание могло быть и недавним. Как бы то ни было, музыкант собрался в дорогу. Посвященная в историю доктора, вместе с ним поехала его тринадцатилетняя крестница Альбина. Любовь к музыке сближала ее с Конрадом, но более всего она пленялась романтическими фантазиями Конрада. История проклятого аула и исчезнувшего доктора захватила воображение девочки, и она ждала самых неожиданных приключений. Через неделю-другую они достигли гор и вышли на дорогу, ведущую к Джамагату. Да, следы лавины, словно слизавшей языком лесистый склон горы, свидетельствовали о катастрофе, но в остальном все оставалось на месте — пустой аул, цветущие сады и — главное — жилище доктора. Двери оказались не заперты, но запустение и густой слой пыли явно свидетельствовали, что дом давно нежилой. Гости решили провести здесь несколько дней и насколько возможно разъяснить судьбу хозяина. Его образ словно незримо витал в воздухе усадьбы. Конрад глядел на старые, изогнутые стволы диких яблонь, и ему вспоминалась сухая неподвижная фигура Ксаверия. Как часто в закатный час, который доктор называл священным, он выходил в сад и, садясь по-турецки под деревом, замирал в молчании. Он слушал «тишину мира» сквозь трели сверчков, замирающее пение птиц, шум горной реки… Полностью замерев, Ксаверий мог останавливать дыхание и становился невидимым. Нет, конечно, он не исчезал из окружающего пространства, но настолько сливался с ним, что его невозможно было отличить от придорожного пенька или замшелого валуна. В узком лице сквозили черты древнего, мудрого змия. — 66 —
|