|
Впрочем, в отношении дамы можно было бы не судить столь категорично. Дама была, но из прошлого века. Он нашел ее по стихам, глубоко созвучным его настрою. Та же музыкальность, то же устремление к неведомому возлюбленному, уверенность в том, что он был или будет, во всяком случае, существует и так же ищет свою любовь. А потом Ловелиус обрел небольшую миниатюру— портрет своей Дамы, и она окончательно покорила ого. Прелестная молодая женщина, изображенная на медальоне, словно посылала ему далекую улыбку, в которой читалась любовь, и печаль, и надежда на встречу. Впрочем, это видел взгляд мечтателя, иные глаза обратили бы внимание на бирюзовый цвет платья, серебристое сияние жемчуга на шее и, конечно же, на удивительно тонко выписанный цветок гиацинта в руке Дамы. Казалось, мгновение назад дама коснулась цветка нежными губами, и гиацинт от ее поцелуя исполнился чарующего благоухания. И в самом деле, стоило отвести взор на минуту, а затем снова взглянуть на медальон— и можно было на мгновение увидеть цветок прижатым к устам женщины, и аромат гиацинта действительно исходил от медальона… Но наваждение длилось лишь миг. Меж тем дама имела имя, титул и драматичную судьбу. Строки на медальоне гласили, что это портрет баронессы Ольги фон Ваксель, которая в возрасте тридцати лет внезапно ушла из жизни, прося простить ее всех, кому ее смерть принесет боль и хлопоты и благословить тех, кому она принесла себя в жертву. Стоит ли говорить, что воображение Ловелиуса немедленно выстроило целый мавзолей в память поэтессы. Пылкий поклонник не смущался тем, что дама его сердца опередила его своей жизнью на сто лет и прах ее давно истлел в холодных землях Скандинавии. Более того — чудак верил, что рано или поздно судьба услышит мольбы его сердца и подарит ему встречу с избранницей. Конечно, эти наивные грезы стоили бы лишь сочувственной улыбки, но события жизни Ловелиуса не подчинялись законам реальности. И однажды он отправился в какой-то древний городишко на берегу Балтийского моря. Бывший некогда пограничной крепостью, теперь он доживал свои дни в провинциальной суете современного мира, забывшего его былую воинскую славу. Ловелиус долго бродил по узким улочкам, пока не натолкнулся на руины какого-то средневекового строения. Полуразрушенная лесенка вела вглубь подземелья, и путник рискнул исследовать его. Дневной свет едва пробивался сюда, двери ржаво скрипели, и летучие мыши сорвались с потолка, когда, войдя в маленькую, тесную комнатку, Ловелиус увидел синеватый огонь лампадки. В его лучах на штукатурке древней стены выступала темная фреска. В очертаниях угадывалась фигура женщины, лицо не удавалось разглядеть, но в руке ее был цветок гиацинта. Пораженный, Ловелиус склонился к фреске, и его горячее дыхание задуло крошечное пламя. Одновременно какой-то звук, напоминающий стон, прошел по подземелью, будя эхо в сводах. Путник ринулся прочь и пришел в себя лишь на пути домой. — 30 —
|