— Жень? Ты чего? — растерялась я. — Тебе тут плохо? — Сквозняки, — мужественно пожаловался джинн. — В кувшине сквозняков не было. И крыс тоже. Там было тепло, сухо и одиноко. Вот я и пою, потому что заснуть не могу. — Этот стон у них песней зовется, — вспомнила я классика. — Выходи давай. Не хватало, чтобы ты простудился. Я не знаю, как джиннов лечат. Может, у вас физиология другая. — Физиология как физиология, — мрачно парировал джинн. — Мерзнем, как смертные. И болеем тоже. — Ну да, я про Старика Хоттабыча читала, он тоже болел, — вспомнила я. — Ну и куда тебя теперь? — Не знаю, — устало сказал джинн. — Куда-нибудь. Хоть в кастрюлю. Выглядел он плоховато. Мне показалось, даже слегка дымился. — Э, да у тебя жар! — встревожилась я. — Ну-ка дай лоб пощупать. Ты же замерз! Ну-ка, давай, прыгай под одеяло. Сейчас я тебе чаю с малиной, я в холодильнике банку видела. И к утру будешь как новенький! А ты не можешь волшебством вылечиться? — Я когда больной, вообще ничего не могу, — доложил джинн и оглушительно чихнул. Я напоила его чаем с малиной, напялила на него носки с очень своевременно найденной сухой горчицей и, когда он томно закрыл глаза и засопел, потушила верхний свет и с чувством выполненного долга прилегла наконец сама. Врал он все. В смысле, что когда больной, ничего не может. Он такое смог, что мне и во сне не снилось. Что значит три тысячи лет воздержания! Если у меня и оставались сомнения, что он джинн, то этой ночью он их развеял раз и навсегда. Тысяча и одна ночь отдыхали! Зато мы не отдыхали ни мгновения. Мысль, что мой джинн подрабатывал в эскорт-услугах, только укрепилась во мне. Иначе откуда бы он всем этим штукам научился? Впрочем, аллах его знает, как у них там три тысячи лет назад было поставлено сексуальное просвещение? В общем, ночка получилась волшебной, сказочной, невероятной. Он сто раз построил и разрушил дворцы, и мне виделись не только хрустальные города, но и запредельные галактики. И только когда забрезжило утро, он почтительно осведомился: — Довольна ли моя госпожа? Верно ли я угадал все ее желания? Я не стала спорить, чьи это были желания, — было лень и неохота. — Слушай, Женька, а что мы теперь делать будем? — Что прикажешь, свет моих очей! — с энтузиазмом воскликнул мой неутомимый джинн. — Что прикажу? Сначала спать. А потом вставать. И сегодня, чур, завтрак готовишь ты. А потом подумаем дальше. Идет? — 11 —
|