|
— Не все ли равно? — шепчут ее губы, кривясь в гримасе. — Нет, — отвечаю я, отступив. Она хватает метлу и вскакивает на подоконник. — Оставайся Эном навсегда! — кричит она. Вдребезги разлетаются оконные стекла, и она падает в пустоту предрассветных сумерек. В ужасе я выбегаю из комнаты и несусь на улицу. Стекла ранят мне руки, когда я, споткнувшись, падаю на землю. Но вокруг никого. Мои следы единственные на свежевыпавшем снегу под окном. Полный томления и ужаса, я возвращаюсь домой. Прошло несколько лет с той новогодней ночи, прежде чем я снова встретил Иллу. Как-то мои знакомые попросили меня подежурить ночь подле тяжелобольной женщины. Дни ее были сочтены. Время от времени она впадала в бред, пытаясь вставать, так что помощь была ей необходима. Я вошел в комнату больной поздним вечером. Она спала, но как только я сел в кресло, глаза ее раскрылись. — Эн, наконец-то вы пришли. Я так ждала вас! Мыслимо ли передать все те немногие часы, оставшиеся нам для беседы? Илла рассказала, что в тот новогодний вечер подле нее оказалась женщина, как две капли воды похожая на нее. Она отнимала у нее всех кавалеров, что жаждали танцевать с королевой бала. Затем взяла за руку и увела с собой. Двойник ее оказался настоящей ведьмой, и Илле пришлось побывать на шабаше, если он ей только не привиделся. В заключение ведьма показала ей в зеркале суженого. — Я так хотела увидеть вас, однако это был другой человек, — сказала Илла со слезами. Кончился вечер, но не кончилось наваждение. Илла долго, напрасно искала меня. Наконец ей встретился человек, которого она видела в зеркале ведьмы. Он стал ее мужем. Что же теперь? Теперь она умирала, но была так счастлива встрече со мной, что я не решался оставить ее даже на минуту. В ночную пору ею овладел бред. Она видела постоянно какую-то белую лошадь, которая плыла по воздуху и рассыпалась тысячами брызг под солнечными лучами. Когда к ее постели подходил муж, она обращалась к нему со словами любви и нежности, которых он никогда не слышал прежде. Придя в себя, она с испугом спрашивала, что она говорила, а потом признавалась, что принимала его за меня. Последние часы ее жизни она слышала музыку и, превозмогая боль, улыбалась мне. Не дай Бог кому-нибудь пережить подобное! Тоска этой улыбки каленой печатью легла на мою душу. — Ищи меня, любимый, и верь, я не умираю, я только ухожу, — прошептали ее губы с последним вздохом. Только ухожу! Что значили эти слова? Где я должен был искать Иллу? Может, здесь? За мостом, скалистым, грозным, глухим мостом Карелии, ведущим к заброшенному хутору? Но мог ли здесь быть Тот берег? Впрочем, не все ли равно, что это за место, если я встретил здесь Иллу. Из сказки, преданья иль сновидения пришла она, прошлое вернуло ее или она вернула для себя и меня прошлое — пусть судят другие. Я же, не ища объяснений, принимаю эту жизнь, будь она хоть трижды призрачной. — 51 —
|