|
Как-то я забрел в глухую местность, где должно было быть, со слов местных жителей, прелестное озеро Рукоярви. Помимо красоты берегов, оно славилось тем, что поросло белыми лилиями и напоминало цветущее поле. Возле него на быстрой узкой речушке шумел водопад, который мог поспорить со знаменитым Кивачом. Я долго шел по заросшей тропинке среди бесконечных холмов. Наконец меня обступил светлый сосновый лес, где возвышались, как жилища гномов, серые гранитные глыбы. Справа шумела невидимая река, слева за деревьями вставал крутой каменистый склон, покрытый разноцветными узорами лишайника. Трудно передать эту картину, но какие-то особенности ее вдруг заставили меня совершенно четко представить образ Иллы, воплощенный в стройных стволах сосен, радостном трепете света, льющегося сквозь ветви, медовом благоухании цветов и нежном волнении шелковистой травы под коротким вздохом теплого ветерка. Я остановился, пораженный, а затем бросился вперед, словно в объятия любимой, к залитой солнцем поляне. Там стояли развалины старого хутора, окруженного зарослями малины и шиповника. Тропинка, аккуратно выложенная камешками, обрывалась над водопадом. С головокружительной высоты двумя каскадами летел вниз пенящийся поток, и там, внизу, в сверкающих брызгах, у подножия водопада паслась белая лошадь!.. Наверное, лишь у былинного Сивки-Бурки могла быть такая длинная грива, тонкие грациозные ноги, привыкшие скорее к воздуху, чем к земле, такие изысканные линии, удлиненная узкая голова, которая своей белизной соперничала с лилиями. Но более всего поражали глаза лошади. Громадные, черные, влажные, исполненные какого-то глубокого чувства. Это молчаливое слово-взгляд лишь на мгновение коснулось меня и исчезло. Исчезла и лошадь, как я ни искал ее, спустившись в ущелье. Да может, она мне только померещилась. Но тут' моя память с неудержимой силой повлекла меня к моему прошлому и прежде всего к Илле. Та первая наша встреча произошла на маскараде. Большой прекрасный город, бывшая столица, прозываемая Северной Пальмирой, наряжался, готовясь празднично встретить наступление Нового года. Дух игры, нридуманности витал над площадями и улицами. Вот в одном из роскошных особняков на набережной, нанятых на вечер для веселья, собралась разношерстная толпа студентов. Право на вход имел лишь тот, кто имел маскарадный костюм. Я издавна питал слабость к нарядам прошлых веков и воспользовался возможностью покрасоваться в богатом одеянии Пиратского адмирала. Черный бархат с золоченым шитьем и парчовой отделкой, сапоги с. отворотами, треуголка с перьями — все это делало меня весьма внушительным. Однако и толпа собравшихся поражала великолепием. Многие добыли себе платья в театральных кладовых и выглядели в них не хуже давно забытых щеголей, которым когда-то принадлежали эти наряды. Загремела музыка, захлопали бутылки с шампанским, пары понеслись в танце, и началось веселье. — 49 —
|