|
До утра я не отходил от холста, пока неодолимый сон не свалил меня в кресло, но когда в полдень я пробудился, по-прежнему вокруг меня был разлит чарующий, мягкий, вожделенный вечерний свет. В страхе от такой щедрости, трепеща, что мое сокровище иссякнет, я бросился к шкатулке и захлопнул ее дверцы. Чуть слышный музыкальный аккорд сопровождал их закрытие, и тотчас время дня вступило в свои права, рассеяв волшебные тени. Воистину, это оказался подарок не царский, но божественный. Увы, моя благодарность не могла излиться на Мистигриса: он исчез, и никто не мог указать мне его следа. Захваченный радостью жизни, восторгами творчества — ибо в любой час суток мог теперь ощущать свое сердце, — я стал забывать своего благодетеля, когда однажды ко мне постучался незнакомый человек и передал пакет от Мистигриса. В нем оказался его дневник и последние прощальные строки, обращенные ко мне. «Вы волей случая оказались моим единственным наследником, — писал он. — Уходя от этих берегов, я оставляю вам свой дневник в придачу к шкатулке. Пусть не кажутся вам безумными мои слова, произнесенные при встрече. Может быть, то, что произошло со мной, послужит для вас разъяснением. Мой урок или опыт пригодится вам когда-нибудь. На гранях дня лишь смерть может удержать жизнь. Мистигрис». Я вел почти отшельнический образ жизни в своей мансарде и всегда считал себя одиноким, но только из дневника Мистигриса я понял, как заблуждался, какая пустыня окружала моего таинственного покровителя, хотя он был среди толпы, хотя обладал властью делать людей счастливыми. Но мне кажется, я не имею права передавать на суд чужих, от скуки любопытствующих глаз глубочайшие переживания Мистигриса, которые для меня явились откровением, как и его великий дар. Только одна внешняя кайма его жизни может быть открыта, и я воспользуюсь этим, чтобы те, в чьих душах живет страх перед смертью, получили надежду. Да будет так. Нет нужды подробно останавливаться на детстве Мистигриса или на его зрелости, которая была посвящена ученым трудам и помощи тем, кто оказывался на грани катастрофы. Стоит только отметить ту странность в его характере, которая заставляла его перечить, казалось бы, полностью сложившейся логике событий, изменять судьбу в тот самый момент, когда обстоятельства непреодолимой стеной стали перед человеком. Мистигрис не задумываясь бросил свою жизнь на поле, где рок уже занес топор и уравнения решались по-другому. Его счастье выводило осужденных из-под удара палача. Не примите мои слова за преувеличения, свойственные спасенным. Мой покровитель не нуждался в благодарности. Тут было иное. Азарт, война, героизм философа? Нет, и это не то. Если, пожалуй, я прошепчу слово «любовь», если намекну на вечный поиск, то где-то вдали мелькнет маячком истина. Впрочем, так ли уж важно отыскивать корни, если мы видим цветы? Лучше приступить к самим событиям. — 64 —
|