|
Маленькая семилетняя толстушка в очках держится очень уверенно и кокетливо. Родители с умилением смотрят на нее: «Наша красавица!». Другая девица с подобными внешними данными могла бы стать изгоем класса, объектом постоянного дразнения. Однажды Эдиту Пьеху в одном из интервью спросили, как она умудряется всегда быть в прекрасной физической форме. Она ответила, что обычно женщины подгоняют свои юбки под фигуру, а она делает все наоборот – свою фигуру подгоняет под юбку. А кто из вас не слышал такую народную присказку для болеющего или ударившегося ребенка: «У кисы боли, у собачки боли, у птички боли, а у Вовы не боли?». А разве не было у нас в детстве поговорки для жадины, который не хочет расставаться с чем-то вкусным или интересным: «Жалко у пчелки, А пчелка на елке, Елка на картине, Картина в магазине…» Уж где оказывался магазин – не помню, но и этого было достаточно, чтобы жадность оказалась образно очень далеко, перестав действовать непосредственно на уровне общения. Трудно было устоять против такого заклинания. Что же происходит во всех этих случаях, можно ли найти этому удобоваримое объяснение на уровне доступных нам знаний? Чтобы найти ответ на это вопрос, погрузимся в историю, отправимся в путешествие вместе с Джеймсом Фрезером, который более ста лет назад написал свои труды по этнологии, культурологии, религиоведению, не утратившие своего значения и поныне. В своих фундаментальных работах «Золотой ветви» и «Фольклор в Ветхом Завете» Фрезер приводит большое количество проявлений магического мышления людей – представителей первобытных, архаических культур. Не буду останавливаться на примерах «черной» магии вредительства, для нас есть смысл в той магии, которая была призвана помочь человеку достичь хороших результатов в каком-либо его деле. «Дождливый ноябрь считается на Мадагаскаре месяцем слез. Ребенок, появившийся на свет в ноябре, рожден для горя. Чтобы рассеять грозовые тучи, собирающиеся над его будущим, он должен всего лишь снять крышку с кипящего горшка и потрясти ею во все стороны. Падающие с крышки капли оплачут его судьбу, и ему самому уже не придется лить слезы. Если девушке «написано на роду» увидеть со скорбью, как ее будущие дети сойдут в могилу раньше нее, она может отвратить от себя это горе следующим образом. Убив кузнечика, девушка заворачивает его в тряпку, изображающую саван. Она безутешно плачет над ним, как Рахиль над своими детьми. После этого она ловит еще дюжину других кузнечиков и, переломив у них ноги и крылья, кладет их рядом с дохлым. Стрекотание изуродованных насекомых, судорожные движения их искалеченных членов символизируют пронзительные крики и конвульсии плакальщиков на похоронах. Похоронив дохлого кузнечика, девушка оставляет остальных в живых, чтобы они продолжали оплакивание до тех пор, пока смерть не избавит их от мучений. Завязав в узел волосы, она возвращается с могилы погребенного ею кузнечика в селение с видом человека, убитого горем. С этого дня она уже радостно смотрит в будущее и не сомневается, что дети ее переживут: ведь нельзя же оплакивать и хоронить их дважды». — 121 —
|