— Ложь! — крикнул он. — Зачем ты приносишь с собой ложь? Что за дикую игру ты затеяла, отдавая мне ночи, а моему сопернику дни? Я видел тебя сегодня в церкви под венцом. Что я могла ответить ему? Как объяснить, что я другая Гита, не та, что отвергла его, а та, которая его действительно любит? Меж тем страдание настолько потрясло его, что он готовился покончить с собой. Я не могла допустить этого. В отчаянии, не зная, что делать, я вырвала из его рук кубок с ядом. «Ты не веришь мне, так пусть смерть подтвердит мою любовь к тебе». Я выпила яд и потеряла сознание. И вот теперь оно вернулось благодаря вашим усилиям. Последнее звено в этой фантастической цепи событий оставалось нераскрытым. После похорон художника я отправился на берег моря, в дом, который перешел ему в наследство. Долго пришлось искать его. Наконец мне указали на огромный старинный особняк, в который никто не входил уже не один десяток лет. Скупые слухи говорили, что в нем жил какой-то сумасшедший старик художник. Умер он или исчез, неизвестно, но только двери дома оказались однажды закрыты, и никто не пробовал открывать их. Ключ был в моих руках, и я вошел в это ветхое здание. Внутри расположение комнат до странности напоминало дом Гиты. С чувством страха и ожидания я робко спустился по тридцати ступеням в подвальное помещение. Там лежали останки старого владельца дома. Там же висел стеклянный гроб среди потухших лампад у распятия. Но в нем не было ничего, кроме веера Гиты, принесшего последнее утешение его создателю. Воистину, веер отличался удивительной красотой и изяществом. Нежные цветы ирисов склонились над водной гладью, откуда к ним тянулись их отражения. Тонкий месяц запутался среди редкой осоки и тростника, и несколько звезд тихо сияли в темном небе. На перламутровых планках среди барочных узоров виднелась надпись: «Я не могу остановить мгновение, но знаю, как вернуть его». Девушка и попугайДа, именно так и началась эта история. В жаркий летний день на старом базаре славного города Багдада, в самом конце ювелирного ряда стояла белая шелковая палатка, увитая гибкими лозами голубых глициний. У входа в нее, на высоком шесте с золотым кольцом сидел большой попугай с желтой грудкой и синими крыльями и спиной. Крючковатый клюв его напоминал нос ливанского бедуина, а на голове развевался задорный хохол. Глаза птицы были закрыты, словно она спала. Редкий зевака останавливал свой взор на этой картине, но хозяина палатки не было видно, а стоять на солнцепеке и ждать, пока вернется продавец, не входило в привычки багдадцев. Тем не менее двое достойных горожан подошли поближе, желая узнать, что таится в тенистых недрах этого красивого укрытия. — 67 —
|