|
— Признайся, что ты подслушал мысли Клодель! Ты знаешь ее работы и несешь ее принципы! — почти закричал он. — Нет, я не знаю даже этого имени! — отвечал напуганный студент. — Зато она знает тебя. Давно! Еще с той поры, когда тебя не было на земле. Убирайся прочь отсюда, пока я не разбил твою голову! Бледный Клод опрометью выскочил из дома мэтра, не понимая, что случилось, и чувствуя, что встретился с сумасшедшим. Эта мысль как-то объясняла происшедшее. Кстати, он уже слышал, что в городе существует дом призрения душевнобольных, которых опекают монахи Алексианского ордена. Видно, старик был больным, сбежавшим из-под присмотра. Прошло три, четыре дня, и снова среди ночного мрака мэтр Флориан нашел Клода. Пробормотав извинения, он униженно просил Клода не сердиться, а вновь принять его гостеприимство. — Вы все поймете, когда я покажу вам Клодель! — закончил он. Заинтригованный студент согласился. Они подошли к дому Флориана. На этот раз хозяин предложил юноше не подниматься в мансарду, но спуститься вниз в подвал. Тяжелые двери долго не поддавались усилиям открыть их. Наконец с ржавым скрипом, заставившим сжаться сердце студента, они растворились. Старик зажег свечи, а затем, решив разогнать сырость, растопил камин. Стоявшие по углам скульптуры озарились красноватыми отблесками пламени. Тени их вздрагивали и шевелились, словно пытаясь проснуться и сойти со своих мест. Поразительно живы были их позы. Той статичности, что царила у скульптур в мансарде, не было и в помине. Фигуры, исполненные самого непосредственного движения, летели, бежали, плыли, вращались… Вопреки законам тяготения, они нарушали равновесие и буквально нависали над землей, подобно деревьям, склоняющимся над пропастью. Трудно представить, на какой точке они держались. Напряжение поз и жестов достигало такой степени, что взгляд невольно продлевал их шаги и уши ожидали услышать немедленный удар от падения. Любопытна была и кажущаяся незавершенность скульптур, но именно она и создавала нечеловеческую динамичность и выразительность. Растянутые до немыслимых пределов жесты грозили вывернуть или переломать тело! Живая боль мышц и связок наполняла пространство вокруг с интенсивностью, вызывающей судороги в членах самого зрителя. В то же время проработка деталей тела с аристократической небрежностью забывалась, и фигуры представлялись увеличенными эскизами, над которыми должно было еще трудиться и трудиться… Однако они уже существовали в материале и красноватая бронза свидетельствовала об их законченности. — 202 —
|