|
Как бы то ни было, девиантный семейный союз сохранялся, причём Г. Г. слепо не замечал невротического развития Лолиты и считал себя вполне счастливым человеком: «странник, обладающий нимфеткой, очарованный и порабощённый ею, находится как бы за пределом счастья! Ибо нет на земле второго такого блаженства, как блаженство нежить нимфетку. Оно вне конкурса, это блаженство, оно принадлежит к другому классу, к другому порядку чувств. Да, мы ссорились, да, она чинила мне всякие препятствия, но, не взирая на её гримасы, не взирая на грубость жизни, опасность, ужасную безнадёжность, я всё-таки жил на самой глубине избранного мною рая – рая, небеса которого рдели как адское пламя, – но всё-таки рая». Г. Г. умудрялся строить фантастические кровосмесительно-педофильные планы на необозримое будущее: «я переходил в течение одного дня от одного полюса сумасшествия к другому – от мысли, что через несколько лет мне придётся тем или иным способом отделаться от трудного подростка, чьё волшебное нимфетство к этому времени испарится, – к мысли, что при некотором прилежании и везении мне, может быть, удастся в недалёком будущем заставить её произвести изящную нимфетку с моей кровью в жилах, Лолиту Вторую, которой было бы восемь или девять лет в 1960-ом году…». Между тем, если бы бедный Г. Г. мог предвидеть самое ближайшее будущее, он сказал бы словами Арсения Тарковского о своей слепоте накануне катастрофы: Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке. Г. Г. начал, было, подозревать что-то неладное. Его насторожили разговоры о неведомо откуда всплывшем Клэре Куильти, давнем знакомом Лолиты, но его любовница подняла ревнивца на смех: ««Что?», возразила Лолита, напряжённо гримасничая; «Ты меня, верно, путаешь с какой-нибудь другой лёгкой на передок штучкой»». Началась фантасмагория преследования, наглое издевательство Лолиты и, наконец, её похищение. Это совпало с тем, что оба свалились с тяжёлым гриппом – сначала она, и её пришлось уложить в больницу, а потом и он. Когда Г. Г. оклемался от болезни, оказалось, что некто (оставшийся для бедного Гумберта инкогнито), будучи в сговоре с Лолитой, выдал себя за её дядю и увёз из больницы. Впоследствии, отметая упрёки Г. Г. в том, что она его предала, Лолита сослалась на шутливый характер заговора, приведшего к её побегу. Но их разлад в то время был далеко не шуточным. С её губ непрестанно срывались выражения: «Грубый скот!», «Ты просто отвратительно туп!» и т. д. Бедный «папочка» делал вид, что ничего не замечает, прибегая к заискивающим, глуповатым, жалким и беспомощным фразам, резавшим слух его строптивой падчерицы: «Ах, прости меня, моя душка – моя ультрафиолетовая душка! ». Хорошо подготовленный побег был не предательством, а проявлением реакции эмансипации. Психиатр Андрей Личко, знаток подростковой психологии, пишет: «…эта реакция проявляется стремлением освободиться из-под опеки, контроля, покровительства старших – родных, воспитателей, наставников, старшего поколения вообще. Реакция может распространяться на установленные старшими порядки, правила, законы, стандарты их поведения и духовные ценности. Потребность высвободиться связана с борьбой за самостоятельность, за самоутверждение личности». — 104 —
|