|
Затем она вкралась в ожидавшие её объятия, сияющая, размякшая, ласкающая меня взглядом нежных, таинственных, порочных, равнодушных, сумеречных глаз – ни дать, ни взять банальнейшая шлюшка. Ибо вот кому подражают нимфетки – пока мы стонем и умираем» . Увы, дело не ограничивалось скрытыми взятками в виде одежды (эти подарки Г. Г. делал от души, вкладывая в них много любви и эротических переживаний). «Хорошо учитывая магию и могущество своего мягкого рта, она ухитрялась – за один учебный год! – увеличить премию за эту определённую услугу до трёх и даже четырёх долларов! О читатель! Не смейся, воображая меня, на дыбе крайнего наслаждения, звонко выделяющим гривенники, четвертаки и даже крупные серебряные доллары, как некая изрыгающая богатство, судорожно-звякающая и совершенно обезумевшая машина; а меж тем, склонённая над эпилептиком, равнодушная виновница его неистового припадка крепко сжимала горсть монет в кулачке, – который я потом всё равно разжимал сильными ногтями, если, однако, она не успевала удрать и где-нибудь спрятать награбленное. Раз я нашёл восемь долларов в одной из её книг (с подходящим названием „Остров сокровищ“), а в другой раз дыра в стене за репродукцией оказалась набитой деньгами – я насчитал двадцать четыре доллара и мелочь – скажем всего двадцать шесть долларов, – которые я преспокойно убрал к себе, ничего ей не сказав. Впоследствии она подтвердила величину своего интеллектуального коэффициента тем, что нашла более верное хранилище, которого я так никогда и не отыскал…». Трагикомические денежные сделки и операции по изъятию «награбленного» свидетельствуют не о жадности семейной пары, а о том, что деньги в их отношениях приобрели характер своеобразного символа. Требуя их, Лолита демонстрировала «папаше», что их секс не имеет ничего общего с любовью; отбирая их, Г. Г., напротив, отчаянно сопротивлялся порочной системе купли-продажи. Кроме того, деньги олицетворяли надежду Лолиты на освобождение из-под тягостной опеки отчима-любовника, что сам он хорошо понимал: «Я больше всего боялся не того, что она меня разорит, а того, что она наберёт достаточно много денег, чтобы убежать. Мне думается, что эта бедная девочка со злыми глазами считала, что с какими-то пятьюдесятью долларами в сумке ей удастся каким-нибудь способом добраться до Бродвея или Голливуда». Пока же Лолиту удерживало понимание безвыходности её положения. Донеся в полицию на своего сожителя, она обрекла бы его на десятилетнее тюремное заключение; однако ей самой пришлось бы жить в сиротском приюте, где у неё «отберут наряды и косметику, заставят вязать всякие вещи, распевать религиозные гимны и в качестве лакомства по праздникам будут кормить оладьями, сделанными на прогорклом масле» . Всё это и разъяснил девочке её опекун: «Никаких больше гулянок! Ты будешь жить (поди сюда мой загорелый розан…) с тридцатью девятью другими дурочками в грязном дортуаре (нет, пожалуйста, позволь мне…), под надзором уродливых ведьм. Не находишь ли ты, что при данных обстоятельствах, Долорес должна оставаться верной своему старому папану?» — 103 —
|