|
Обычно Скип приходил около девяти часов вечера, общался некоторое время с гостями, дразнил девушек и сводил их этим с ума – он знал, что неотразим, когда приударяет за женщиной. Временами он важно прогуливался по дому в одном из шелковых утренних халатов Ларри и, светски беседуя на диване, как бы невзначай слегка распахивал полу своего одеяния, демонстрируя определенные части своего тела. Все мои девушки обожали его, и, если бы не закон моего дома не прикасаться к любовникам мадам Ксавиеры, они, уверена на сто процентов, попытались бы «осчастливить» его бесплатно. Когда Скип был рядом, мне больше не нужен был никто. У меня вновь было божественное чувство настоящей любви. Во время часа «пик» в моем доме он шутливо помогал мне, разнося напитки моим жаждущим клиентам с белым полотенцем на рукаве, как настоящий официант. В свободные промежутки мы занимались любовью и вели долгие сентиментальные беседы. Любимым напитком Скипа было пиво. Не могу даже сосчитать, сколько десятков банок пива я подала ему за месяцы нашего романа. Он даже посылал мою горничную в магазин за ним и давал ей большие чаевые за это. Однако мой «Джеймс Бонд» был гораздо более ревнив, чем даже Ларри. Если Скип находился в доме, мне не разрешалось, когда я решала наедине с клиентом финансовые дела, даже закрывать дверь спальни за собой. Он был уверен, что за дверью я начну «заниматься этим» с мужчиной. Мне запрещалось также принимать какое‑либо участие в групповом сексе, хотя бы и втроем, под угрозой публичного скандала. Конечно, я теряла дополнительный заработок, отказываясь участвовать в таких сценах, но предельная щедрость Скипа, его прекрасное тело и ум, не говоря о множестве красных роз, которые он мне посылал, подарили мне несколько счастливых месяцев. В конце концов семейные проблемы вместе с неприятностями в его бизнесе свели наши отношения к дружбе, но до сих пор мы – хорошие друзья и испытываем добрые и нежные чувства друг к другу. После того как корабль Скипа отправился дальше в свое плавание, другой корабль причалил, бросил якорь и, кажется, собрался остаться тут. Греческий юноша, Такис, примерно двадцати девяти лет, зашел ко мне, чтобы поговорить о двух девушках из Монреаля. Они хотели пожить у меня. Прозвенел звонок в дверь, и я открыла – за ней стоял молодой красавец, сложенный, как Адонис, темноволосый, с точно такими же, как у меня, зелеными глазами и темными длинными ресницами. На его чувственном драматическом лице сияла детская улыбка. Только нос, по моему мнению, был маловат, определенно не греческий. — 183 —
|