|
Некоторые из этих взрослых женщин воспринимали свою жизнь по-иному. Према ушла, чтобы основать другой ашрам, лишь после того, как долгие годы провела в состоянии эмоционального смятения, будучи жертвой постоянных манипуляций Ганди – мягкого, насмешливого отторжения, сменявшегося настойчивыми уговорами и лестью. Она обвиняла его в эмоциональном совращении, в том, что он завлекает людей в эту ловушку. Ганди отрицал ее обвинение, но добавлял, что даже если бы он делал такие вещи, ей нужно было бы сохранять уверенность в себе. Другой пострадавшей была Мадлен Слейд, британская аристократка, с неиссякаемым энтузиазмом участвовавшая в жизни ашрама и испытывавшая симпатию к Ганди. Вскоре Ганди стал отвечать ей взаимностью, и большую часть тех двадцати четырех лет, которые они провели вместе, он и Мира, как ее звали, если не брать в расчет целомудрия их отношений, вели себя как несчастные любовники. Когда напряжение становилось невыносимым, Ганди отсылал ее прочь. Мира, неспособная выносить эти разрывающие ей душу эпизоды, которые Ганди предпочитал называть духовной борьбой, страдала от нервных срывов. Потом она вновь появлялась в ашраме, но лишь затем, чтобы вскоре снова быть из него изгнанной. Ганди смягчал ее изгнание нежными словами в письмах, мало чем отличавшихся от других любовных посланий. «Сегодняшнее расставание было печальным, потому что я видел, что причинил тебе боль. Я хочу, чтобы ты была совершенной женщиной… чтобы ты избавилась от всякой неловкости», – писал он после одного такого бурного расставания[568]. После другого он написал ей: «Не мог удержаться от того, чтобы послать тебе отсюда любовное послание. Мне было очень грустно после того, как я позволил тебе уйти»[569]. В следующий раз он послал ей почтовую открытку: «Это просто чтобы сказать тебе, что не могу выкинуть тебя из головы. У каждого хирурга есть мазь, снимающая боль после тяжелых операций. Вот это – моя мазь…»[570]. А в письме он жаловался: «Я никогда еще так не волновался, как теперь, надеясь получить от тебя весточку, потому что отослал тебя прочь слишком быстро… Этой ночью ты мне снилась, и друзья, к которым я тебя послал, сообщили мне, что ты была вне себя, но никакая опасность тебе не грозила»[571]. Вот что он писал ей из тюрьмы, где переводил для нее книгу индийской поэзии на английский язык: «Перевод гимнов для тебя доставил мне много радости. Разве я не выражал свою любовь чаще в бурях, чем в мягких, успокоительных выражениях привязанности?»[572]. А однажды, когда она, казалось, никак не могла выпутаться из ловушки, в которую попала, он ей написал: «Ты не выходишь у меня из головы. Я оглядываюсь по сторонам, мне тебя не хватает… И так далее, и тому подобное»[573]. — 278 —
|