История целибата

Очень заманчиво представить себе, насколько сильно иезуиты горевали о том, что Катери Текаквита преставилась. Свободная от сплетен и раздраженных родственников, которые так портили ей жизнь, после кончины она стала лучшим оружием святых отцов в их священной войне за лояльность индейцев. Живая, она порой могла сбивать их с толку или ставить в неловкое положение, если недоброжелатели обвиняли ее в отступничестве, когда она уходила в лес или посреди лютой зимы снимала с себя всю одежду и в раскаянии стояла перед крестом на кладбище. Но хуже было то, что когда-нибудь она могла бросить вызов иезуитам так же, как когда-то бросила вызов собственной семье. Во всеоружии аскетизма, целибата и брачных уз, соединивших ее с Иисусом, она вполне могла отстаивать свою правду в борьбе с ними, как делала ее тезка Екатерина Сиенская по отношению к Папе Римскому[335]. Все это могло произойти, если бы возникли разногласия по поводу принципов, в которые она свято верила. К счастью для иезуитов, она скончалась слишком рано, и такая проблема просто не успела возникнуть.

Вместо этого ее имя вскоре обрело значение, неизмеримо более высокое, чем то, какое оно имело при жизни Катери. В память о ней ирокезы подражали ее целомудрию, по крайней мере, об этом писал иезуит отец Шоленек. «Люди, состоявшие в браке, расставались по обоюдному согласию, многие молодые вдовы давали обеты вечного воздержания; другие давали такие же обещания, но лишь в том случае, если их мужья умрут раньше них, и слово свое держали»[336].

Через некоторое время к ней стали относиться как к святой – Катери являлась людям в видениях, вступалась за тех, кто обращался к ней с просьбами, и силой своего праха и других реликвий творила чудеса. В 1943 г. Папа Пий XI объявил Катери, теперь получившую известность как Лилия могавков, преподобной. В 1980 г. Папа Иоанн Павел II сделал последний шаг и канонизировал ее[337]. Вместо чудес двадцатичетырехлетняя Христова невеста достигла высшей ступени почитания в Католической церкви за счет удивительной преданности целибату, подкрепленной настолько суровыми мерами аскетизма и самоистязания, что, вполне возможно, именно они ее и убили. Размышляя над ее настоящей жизнью, нетрудно себе представить, что, наконец, Катери Текаквита, выбрав путь вечной девственности, совершенно чуждый ирокезам, отстояла свои убеждения. Как ни странно, у нас нет оснований полагать, что подобно Екатерине Сиенской, Марджери Кемп или несметному числу других праведниц, Катери Текаквита стремилась к обретению святости. Вместо этого она восприняла христианство с его вниманием к непорочности, что незамедлительно привело ее к конфликту с семьей и племенными ценностями. Родня и местные обычаи требовали, чтобы она вышла замуж; она же решительно отказывалась, направляемая страстной верой, и тем самым бросила вызов всем жителям селения. Печально, что те же самые священники, которые поощряли ее на протест и использовали в качестве орудия в борьбе за души индейцев, не допустили Катери в монастырь, не дав, таким образом, ей воплотить в жизнь самое свое заветное желание. Вместо этого она должна была довольствоваться жизнью в миссии, походившей на пародию на монастырь, опасной из-за неконтролируемых самоистязаний, раскинувшегося вокруг дикого леса и собственного мятущегося, необузданного духа.