После рассказа Снаута становится понятным самоубийство Гибаряна. Судя по ожившему образу его сексуального желания, он всегда был неуверен в себе, в своей потенции, мужественности. Потому-то он чувствовал себя со взрослыми женщинами неуютно. Больший комфорт он испытывал, находясь рядом с неполовозрелой девочкой. Мало того, неуверенность в собственных силах выходила за рамки собственно сексуальной сферы, отравляя существование Гибаряна в быту, в контактах с другими людьми. В подобной ситуации в силу вступает механизм гиперкомпенсации. Вопреки своей слабости и неуверенности в себе, Гибарян становится зримым воплощением мужества, космическим волком. Он и в постели, наверное, играет роль “крутого” любовника. Но всё это лишь видимость. Хотя Гибарян никогда не решился бы не только реализовать, но даже подумать о реализации своей педофилии, он не способен по-настоящему полюбить женщину. На станции Солярис скрытое стало явным. Впервые Гибаряну пришлось признать тот факт, что в основе всех его научных и космических достижений лежит ничто иное как слабость, сомнение в собственных мужских достоинствах, вечный самообман. Оказалось, что и стремление к инопланетному контакту тоже зиждется всё на той же слабости и неуверенности в себе. Об этом говорит Снаут: – Мы отправляемся в космос, приготовленные ко всему, то есть к одиночеству, борьбе, страданиям и смерти. Из скромности мы не говорим об этом вслух, но думаем про себя, что мы великолепны. А на самом деле нам нужно зеркало. Мы хотим найти собственный идеализированный образ. Между тем по ту сторону есть что-то, чего мы не принимаем, от чего защищаемся. Мы принесли с Земли не только дистиллят добродетели, не только героический монумент Человека! Прилетели сюда такими, какие мы в действительности, и когда другая сторона показывает нам эту действительность – ту её часть, которую мы замалчиваем, – не можем с этим примириться. Мы добились этого контакта. Увеличенная, как под микроскопом, наша собственная чудовищная безобразность. Наше шутовство и позор! Снаут и Гибарян считают, что все достижения человечества выросли из чувства неполноценности; ведь в зеркало, льстящее глядящемуся в него, нужно лишь тому, кто нуждается в утешении и в самообмане. Отсюда чувство стыда перед Океаном, стоившее жизни Гибаряну и мучающее Снаута. Но Снаут оказывается не слишком последовательным в своём унижении. Он собирается оправдаться перед космическим разумом, уговаривая Криса послать Океану мысли бодрствующего, а не спящего мозга, то есть собственную энцефалограмму, наложенную на пучок рентгеновского излучения. Кельвин сомневается в том, что такая “рентгеновская проповедь о величии человека” уместна, особенно если она исходит от него, Криса. Он винит себя в смерти жены, рассказывая об этом в следующих словах: — 305 —
|