Чужды интимности и визионисты, подглядывающие за любовными парочками, за обнажёнными женщинами и особенно за теми, кто справляет нужду в общественном туалете. Посредством дыры, проделанной на уровне гениталий и ануса в перегородке, отделяющей женскую половину от мужской, визионист приобщается к зрелищу, вводящему его в транс. Неважно, сколько ему лет и есть ли у него семья: в этот момент он ребёнок, постигающий запретные тайны и объятый страхом разоблачения и возможного наказания. Когда он погружён в мистическое и жутковатое таинство созерцания безликого Женского Начала, ему нет дела до индивидуальности разглядываемой женщины! Гомосексуалы перещеголяли всех. По меткому выражению поэта Харолда Норса, они превратили туалет в “вонючий храм Приапа”. Здесь можно, отдавая дань собственному эксгибиционизму (если он есть), молча продемонстрировать свои мужские достоинства; можно любоваться чужими гениталиями. И, наконец, можно совершить половой акт с незнакомым партнёром, не обменявшись с ним ни единым словом. Для этого надо лишь воспользоваться отверстием, проделанным в перегородке между двумя кабинками, или, на худой конец, войти вдвоём в одну из них. Взаимные экспектации сужаются до такой степени, что даже у самого отъявленного невротика “выключается” комплекс неполноценности. Анонимность придаёт смелости и расширяет рамки дозволенного, но, конечно же, не даёт чувства счастья. Трудно удержаться от сочувствия писателю, если он, томимый комплексом неполноценности, довольствуется анонимным контактом с мужчиной, находящимся в соседней кабинке общественного туалета. Между тем, он уверяет, что именно такой способ “близости” “в уборной на фоне измазанных стен” является “честной страстью”! “Солдат тебя как следует не видит, и ты, что не надо не видишь”. Никаких лишних слов “после, никакой там тягостной человечности, отсосал и закрыл” дырку обрывком газеты! Дощатые перегородки – вот защита, с помощью которой партнёры скрывают друг от друга свои мнимые телесные и душевные изъяны. Но, оказывается, эта игра в одни ворота: похоже, у анонимного любовника, о котором мечтает Харитонов, никаких особых дефектов нет. Писатель хочет подарить удовольствие “простому натуральному юноше, просто пришедшему подрочить”. Словом, это себя самого прячет от мира бедный невротик, себя он презирает и ненавидит, о себе сокрушается, подобно Шарлю Бодлеру: – О Боже! дай мне сил глядеть без омерзенья На сердца моего и плоти наготу! Интересно, что когда “голубой люд” на Западе получил, наконец, возможность избавиться от такого антисанитарного и неэстетичного места общения, как общественные туалеты, открыв фешенебельные клубы, это ничего не изменило. — 262 —
|