|
— Ближе ко мне… еще ближе, — сказал он. Затем: — Дай мне теперь твою руку… Без малейшего недоверия я ему дала свою руку, и он стал ее ласкать. — Какая красивая у тебя рука! Какие красивые у тебя глаза! И какая ты вся красивая… вся… вся!.. Он часто мне говорил о моей доброте, но никогда он мне не говорил, что я красива — по крайней мере никогда не говорил с таким видом. От неожиданности, хотя в глубине души я была в восхищении от этих слов, произнесенных порывистым и страстным голосом, я инстинктивно отступила назад. — Нет… нет… не уходи… Останься около меня… ближе… Ты не знаешь, как мне хорошо, когда ты близко около меня… как это меня ободряет… Ты видишь, я больше не нервничаю, не волнуюсь… я не болен… я доволен… я счастлив… очень… очень счастлив… И, скромно обняв мою талию, он меня заставил сесть рядом с ним на кушетку и спросил: — Разве тебе так плохо? Я нисколько не успокоилась. Глаза его еще больше заблестели… Голос стал дрожать… О! эта дрожь в голосе была мне знакома! Она появляется у мужчин, когда ими овладевает бурная страсть. Я сама волновалась, трусила… и голова немного кружилась у меня… Но я решила не поддаваться и защищать его против его самого. Наивным тоном я ответила: — Да, господин Жорж, мне дурно… Дайте мне прийти в себя… Его рука не оставляла моей талии. — Нет… нет… я прошу тебя!.. Будь добрее… И с какой-то бесконечно милой хитростью в голосе он прибавил: — Ты так труслива… И чего ты боишься? В то же время он приблизил свое лицо к моему, и я почувствовала его горячее дыхание… какой-то неприятный запах… какое-то дыхание смерти… У меня сердце сжалось от боли, и я вскрикнула: — Господин Жорж! Ах! Господин Жорж!.. Оставьте меня! Вы опять заболеете… Я вас умоляю, оставьте меня! Я не решалась обороняться ввиду его слабости и хрупкости его тела. Я пыталась только со всеми предосторожностями отстранить его руку, которая робко и неловко старалась расстегнуть мой корсаж и ласкать мою грудь. Я повторяла: — Оставьте меня! Вы нехорошо делаете, господин Жорж… оставьте меня… Усилие удержать меня утомило его, напряжение его рук скоро ослабело. В течение нескольких секунд он трудно дышал. Затем сухой кашель вырвался из его груди… — Видите, господин Жорж, — сказала я ему с мягким, материнским упреком. — Вы хотите заболеть… вы ничего не хотите слушать, и опять сначала придется начинать… Вы хорошенько поправитесь, тогда… Будьте благоразумны, я вас прошу! И если бы вы были совсем милый, знаете, что бы вы сделали? Вы сейчас же легли бы спать. — 758 —
|