|
Он ушел в зал и попробовал играть на рояли. Рояль его раздражала, и он вернулся в комнату и, сидя около меня, стал рисовать карандашом женские силуэты. Но скоро оставил бумагу и карандаш и с нетерпением в голосе проговорил: — Я не могу… нет у меня настроения… Рука дрожит… Не знаю, что со мной… И с тобой что-то такое происходит… Ты не можешь усидеть на месте… Наконец, он растянулся на кушетке у большого окна, из которого на большое расстояние видно было море. Рыболовные барки, убегая от грозы, возвращались в порт Трувиль. С рассеянным видом он следил за их движением и за серыми парусами… Как верно сказал Жорж, я не могла усидеть на месте… я волновалась, стараясь придумать, чем занять его. Конечно, я ничего не придумала, и мое волнение не успокаивало больного… — Зачем так нервничать?.. Зачем так волноваться?.. Посиди около меня. — А не хотели ли бы вы теперь быть на этих маленьких барках, там на море?.. — спросила я. — Не говори для того только, чтобы говорить… Посиди около меня… Как только я села около него, вид моря стал ему несносен, и он попросил спустить шторы. — Погода сегодня меня приводит в отчаяние… Море какое-то страшное, я не хочу его. видеть… Все сегодня страшно. Я ничего не хочу видеть сегодня, ничего, кроме тебя. Я его слегка стала бранить. — Господин Жорж, вы неблагоразумны… Нехорошо… Если бы бабушка вошла и увидела вас в таком состоянии она заплакала бы! Он поднялся немного на подушках. Прежде всего зачем ты меня называешь «господин Жорж»? Ты ведь знаешь, что это мне не нравится. — Но я не могу вас называть «господин Гастон»! — Называй меня просто «Жорж»… злюка… — Не сумею, никогда не сумею… — Любопытно! — сказал он со вздохом. — Ты всегда хочешь быть бедной маленькой рабыней? Затем он замолчал. И весь остальной день он нервничал или молчал, что его еще больше расстраивало. После обеда разразилась наконец гроза. Поднялся сильный ветер, и море с шумом ударялось о берег… Жорж не хотел ложиться спать. Он чувствовал, что не может заснуть, а бессонные ночи так длинны и мучительны! Он разлегся на кушетке, а я села у маленького столика, на котором стояла лампа под абажуром и разливала мягкий, розовый свет вокруг нас. Мы не разговаривали. Глаза Жоржа блестели больше обыкновенного, но он казался спокойным, а розовый свет лампы оживлял его лицо и оттенял изящные формы его тела… Я занялась шитьем. Вдруг он сказал мне: — Оставь свою работу, Селестина, и иди ко мне… Я всегда повиновалась его желаниям и капризам. Его порыв и дружеские излияния я приписывала чувству благодарности. Я повиновалась, как и всегда. — 757 —
|