|
После обедни Роза меня тащит к лавочнице. Наскоро и таинственно она мне объясняет, что с ней нужно быть в хороших отношениях и что вся прислуга ищет ее расположения. Эта тоже маленькая толстушка. Это, положительно, край толстых женщин. Все лицо у нее в веснушках, волосы светлые, как лен, редкие и местами просвечивает голый череп. На голове смешно торчит какой-то шиньон, как маленький хвостик. При малейшем движении грудь под темным корсажем переливается у нее, как жидкость в бутылке. Ее глаза с красными ободками готовы выскочить. Когда она улыбается, ее губы искривляются в какую-то отвратительную гримасу… Роза нас знакомит: — Госпожа Гуэн, я к вам привела новую горничную из Приерэ… Лавочница меня внимательно осматривает, и я замечаю, как взгляд ее останавливается на моей талии, на животе. Она обращается ко мне каким-то глухим голосом: — Будьте, барышня, как дома… Вы очень красивы, барышня… Вы, наверное, из Парижа? — Да, госпожа Гуэн, я действительно из Парижа… — Это видно… это сейчас же видно… Это с первого раза можно заметить… Я очень люблю парижанок… Они, что называется, умеют жить… Я также в молодости служила в Париже… я служила у одной акушерки, госпожи Трипье, на улице Генего… Вы ее, может быть, знаете? — Нет… — Ну да… это очень давно уже было. Войдите же, мадемуазель Селестина. Она нас торжественно проводила в комнату за лавочкой, где за круглым столом уже сидели четыре служанки. — Ах, и натерпитесь же вы там! — вздыхала лавочница, подавая мне стул. — Это я не потому говорю, что у меня больше не забирают из замка… Это не дом, должна я вам сказать, а ад… настоящий ад… Не правда ли, барышни? — Конечно! — отвечают в один голос все четыре служанки с одинаковыми жестами и гримасами. Госпожа Гуэн продолжает: — Покорно благодарю! Охота мне была иметь дело с людьми, которые вечно торгуются и кричат, что их обкрадывают и обманывают. Пусть других поищут… Хор служанок повторяет: — Конечно, пусть других поищут… Затем госпожа Гуэн обращается к Розе и уверенным тоном прибавляет: — Как по вашему мадемуазель Роза, — ведь за ними бегать не приходится, не правда ли? Благодаря Бога и без них обходимся? Роза вместо ответа только пожимает плечами, но в этом жесте так много желчи, злобы и презрения. И огромная шляпа мушкетера беспорядочным движением своих перьев как бы подтверждает всю силу волнующих ее чувств. После некоторого молчания: — Ну! Довольно о них говорить… У меня всегда от этих разговоров живот начинает болеть. — 718 —
|